«Жизнь — живопись» — как исповедь и совесть

Леонид КаминскийСергей БеломыцынСергей Беломыцын и Леонид Каминский. Два этих художника ушли из жизни с небольшим интервалом во времени. У каждого был свой путь — непростой и во многом трагичный. Впрочем, это удел многих творческих людей, и не стоит сейчас давать какие-то оценки, а уж тем более судить.
Они ушли, почти неслышно затворив за собой двери. Не было громких прощаний и надгробных речей, все еще не состоялись посмертные персональные выставки. Но осталась память друзей и коллег. В большинстве своем — добрая.

Александр Рябчук:

С. Беломыцын. «Осенняя аллея». Х.м., 1993— Я помню, мне понравилась картина Сергея Беломыцына. Она как бы «ввинчивалась» в пространство подобно веретену. Я сказал ему об этом, он обрадовался такой оценке, и мы весь вечер толковали о путешествиях, в которые отправляется художник, создавая свои полотна. Сергей работал как резонатор. Он улавливал впечатления от мира, причем не только от мира видимого, и выплескивал их на холст.

Леня Каминский в работе был артистичен, мог легко сделать «вещь». Возможно, поэтому произведения у него хорошо продуманные, динамичные, но без особого «пота». В материальном плане ему везло, но он был человеком нежадным, легко расставался с деньгами. Оба эти человека, и Сергей Беломыцын, и Леонид Каминский, были очень одиноки, но как художники они состоялись. Остались картины, есть что показать после смерти.

Игорь Кравчук:

Л. Каминский. «Пейзаж». Х.м., 2001— Леонид Каминский — мой однокурсник. Среди студентов он всегда выделялся, было в нем что-то от денди: начитан, хорошо одет, умел себя вести. После третьего курса Леонид оставил институт, изменилась его живописная манера. Раньше он стремился к натурализму, а теперь его живопись стала свободной, мягкой.

При всей внешней уверенности Леонид был очень ранимым человеком. Жил в своем мире, многого недосказал...

Помню, как хорошо мы поработали с ним на пленэре в Славянке. Помню, как встретил его в последний раз. Он вышел из гастронома с шоколадкой в руках, возможно, купленной на последние деньги. И тут же отдал ее моей спутнице.

Александр Мацук:

Л. Каминский. «Парк на Амуре». Х.м., 2000— Ленька Каминский был классным человеком, душевным. Жаль, что такого друга уже не встретить. Он больше не махнет рукой, приглашая зайти, не улыбнется с прищуром, не пошутит по-доброму.

Тяжело терять друзей, товарищей, близких. Увы, «снаряды» ложатся все ближе. Но ведь не зря это все: костры, краски, холсты, понимание с первого взгляда. У Лени Каминского был тот самый «обнаженный нерв», он нес в себе радушие и тепло. И окружающие это чувствовали. Классный человек Ленька Каминский. Он НЕ БЫЛ, он ОСТАЛСЯ в душе, в памяти, в картинах, холстах, графике. Нет, все не зря...

Александр Лепетухин:

— Художники сродни канарейкам, которых шахтеры берут в забой. Эти птицы чувствуют опасную примесь газа в воздухе. И если упала канарейка — быть беде. Когда уходят творческие люди — это тот же симптом. Нечем дышать.

И Каминский, и Беломыцын потеряли семьи, у обоих остались дети. Они были художниками «левого» направления, что подразумевает стремление к крайней свободе. Выход за все запреты и границы. В православии это называется своеволием. Искусство — игра, но, заигравшись «в свободу», можно неожиданно оказаться в пустоте. Только ты, свобода и одиночество.

Игорь Шабалин:

С. Беломыцын. «Лето». Х.м., 1993— Сергей Беломыцын был человеком начитанным. Начинаешь с ним говорить, а он, оказывается, об этом уже думал и у него даже сложилось свое мнение. Пару раз я ходил с ним на этюды. Видел, как хорошо он берет отношения по цвету. Сергей писал реалистично, умел показать нефигуративные вещи. Сам я вижу по-другому, крашу по-другому. Когда реальности нет — мне скучно. Но мы ведь люди вежливые. Друг друга не обсуждали. Если видишь что-то, можно подсказать, если попросит, похвалить искренне, и только.

Сергей страдал от серьезного заболевания, но он, мужественный человек, даже виду никогда не подавал. Был человеком мастеровитым, руками мог делать все. Одно время жил в Сикачи-Аляне, учил нанайцев бересту плести. Потом занимался рекламой. Как-то зашел к нему, вижу, он сгибает золотой лист пластика, а в нем искажается отражение золотого мира. Для него, наверное, это что-то значило.

Андрей Паукаев:

С. Беломыцын. «Абстрактное»— Сергей Беломыцын учился у меня на курсе, причем на пятерки. Я старался направлять его в сторону творчества, декоративности. На втором курсе Сергей перевелся в художественное училище, там научился профессионально работать с берестой. Мы частенько встречались, и он затаскивал меня в мастерскую, чтобы показать новые работы. Сергей в то время увлекся живописной техникой, когда краска льется на мелованную бумагу. Мне казалось, что работы его звенели.

В Сикачи-Аляне вместе писали этюды. Он приезжал туда с женой и сыном. Сергей мог легко и свободно написать тонкий этюд. Может, и не стоило толкать его на формальные поиски?

И Беломыцын, и Каминский добивались звучности цвета. Но их поиск был преимущественно без натуры. Художники хотели вывести на пластический язык свое внутреннее «я».

Александр Михалевич:

— Ушли из жизни два молодых человека, два художника, оставив холсты, наполненные безудержной энергией цвета, экспрессией неожиданных формул знакомых объектов.

Помню неприкаянного Сережу Беломыцына на зональной молодежной выставке во Владивостоке. Во время этой грандиозной тусовки он пытался привлечь внимание к своим работам, которых кроме заявленных в каталоге он привез множество. Большинство молодых дарований приехало отметиться. Сергей же во время этого праздника делал тяжелую работу. Он учился.

Л. Каминский. «Джаз II». Х.м., 1992Помню Леню Каминского еще в студенческие его годы, когда он задавал неожиданные вопросы, но еще более неожиданные вопросы он задавал своими холстами.

Сергей и Леонид приняли на себя тяжкий подвиг служения искусству. Живопись стала для них той загадкой, которую они пытались разгадать. На все вопросы, которые ставила перед ними жизнь, они отвечали живописью. Живопись заменила им семьи, друзей, еду, сон, разум. Живопись стала смыслом существования, совестью, страстью и формой исповеди.

Страстный человек неудобен для всех и удел его — бездна одиночества, бездна, в которую они выплескивали детский лепет признания в любви этому равнодушному человеческому миру. Знаки любви — картины, этюды, рисунки — они раздаривали десятками, продали же за очень скромные, скорее символические, деньги единицы. Жизнь — живопись они прожили без издержек на тусовки, не размениваясь на халтуру. Ушли две творческие личности, оставив энергию творческого взрыва и безумие надежды, пытаясь живописью ответить на вопросы вечности.


Слово о художнике

Л. Каминский. «Два баклана». Х.м., 1992Профессия художника тяжелая и опасная для здоровья. Работает художник много. Днем и ночью, в мастерской, дома, на улице, в гостях, в трамвае, в лодке и даже во сне.

Ему постоянно приходится нарушать всякие законы. Он терпит унижения. Бывает необузданно счастлив. Знаком с одиночеством и отчаянием.

Художник живет неправильно. Часто нуждается в деньгах, голодает, уничтожает жизненно важные органы, теряет зубы, спивается, сходит с ума, гоняется за друзьями с бритвой, а потом отрезает себе уши.

Художник болеет, травится и стреляется. А все потому, что идет он по дороге один, без помощников и соперников. По дороге, которую прокладывает сам. Художник блуждает в потемках, его заносит в тупики, он обманывается, калечится, ломается. Он взлетает иногда очень высоко и падает низко. Тонет и опускается, гибнет и возрождается. Неудивительно, что при такой жизни продолжительность ее у художников невысока. Очень часто они уходят молодыми.

Жизнь человека изначально — трагедия
С элементами фарса, драмы, комедии.
А дорога всегда равнодушна и
Бесконечна...

Игорь ШАБАЛИН