Словесница Искусств

Русский художник Варвара Бубнова

У каждого из нас есть своя тень
в тех местах, на тех улицах...
Джон Голсуорси

Варвара Бубнова... Уже не помню, когда и как открылось для меня это имя. Вероятно, из какой-нибудь книги о Японии — их прочитано много. Но стало понятно: забыться уже не сможет. И чем зримее оно становилось, тем крепче, словно сетью, опутывало мои думы узелками удивительных соприкосновений и с людьми, к чьим жизненным дорогам я был неравнодушен, и с памятными событиями и местами — и не давало расслабиться.

Красный путь

Жизнь русского художника — Бубнова не любила слово «художница» — подобна чудесной легенде. Ее «перелетной» судьбе выпал изумительный жребий: посредничество между двумя культурами — великими, друг от друга далекими. Прожитые в Японии творческие десятилетия (1922–1958) оттенились в работах мастера сезонными красками Фудзи, но и осветили материковыми радугами русских просторов изобразительное и литературное пространство страны, воспевающей солнце, овеяв его славными именами и конечно тонами раздолья родного, тверского, с родительским имением Берново, где любил бывать и заканчивал «Евгения Онегина» Александр Пушкин. А Исаак Левитан написал знаменитую картину «У омута».

В числе предпочтительных цветов творчества Варвары Бубновой — красный. Не столько от «Бубнового валета», в чьих вернисажах в 1910–1915 годах — бок о бок с Маяковским, Малевичем, Бурлюком, Татлиным, Ларионовым, Гончаровой, Розановой... — выставлялась и она, сколько от Матисса. В молодую пору ее становления знаменитый экспрессионист наведывался в Петербург, взрывая каноны «цвета и тени», каждый раз оставляя яркое впечатление у учеников Императорской Академии художеств, где в то время (1907–1914) осваивала секреты живописи Бубнова, нащупывая свой стиль.

Не на шутку увлекшись новыми веяниями различных искусств, даже перевела на русский язык «Манифест футуристов» Маринетти, утверждавший в творчестве смелость, дерзость, бунт. Но и старое не забывала. Переселившись после академии в Москву, разбирала древнеславянские рукописи в Историческом музее.

Впрочем, «красный» не исключительно цвет. Это и «радостный», и «красивый», и «яркий». По Юрию Бондареву — и энергия, и разум, и истина. И «Красная комната» Матисса. И конечно — красный уголок, если дом Бубновой в Токио обозначить метафорой. А еще — гипербола желтого кадмия восходящего солнца на белом фоне государственного флага Японии.

Весточка

За свою долгую творческую жизнь Варвара Дмитриевна Бубнова (1886–1983) обращалась к различным жанрам и техникам. Ее работы хранятся в Государственной Третьяковской галерее, Русском музее, Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Сухумской картиной галерее, Соликамском краеведческом музее, Музее искусства народов Востока, Архангельском музее. Не исключено, и в других. Также в частных коллекциях Москвы, Санкт-Петербурга, Сухуми, Еревана, Киева, в городах Японии. Музей Пушкина в Берново под картины и личные предметы художника отвел мемориальную комнату.

При жизни Варвара Бубнова участвовала более чем в 40 выставках, проходивших в России, Советском Союзе, Франции, США, на Японском архипелаге. В их числе 24 персональных, семь в Токио (восьмая — в 1987-м). Не забыто творчество мастера и в новое время. Вот недавние экспозиции. В Москве, в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына в 2011 году прошла выставка «Варвара Бубнова. Палитра жизни. Россия, Япония, Абхазия» к 125-летию со дня рождения художника. Работы японского периода из частной коллекции Кирилла Барашкова, а также средневековые японские художественные инструменты, принадлежавшие Бубновой, в 2019 году выставлялись в Доме-музее Марины Цветаевой. К 135-летию, в мае 2021 года, открылся вернисаж «Россия. Япония. Абхазия. Жизнь и творчество сестер Бубновых» в Центральном выставочном зале Сухуми. Не так давно в Тверском городском музейно-выставочном центре состоялась выставка «ВАРВАРА БУБНОВА: движение линии жизни». Были представлены «новые поступления».

Откуда? Где томились они столько лет?

Живопись, графику, фотографии и кое-что из личных вещей передала музею 2 июня 2007 года, в день приезда в Берново легенды мировой культуры 1960–70-х годов Оно Йоко, Вера Афанасьева, крестница Варвары Дмитриевны, долгое время после ее ухода из жизни хранившая эти реликвии. Среди даров миниатюрная бамбуковая личная печать, какую имеет каждый японский мастер, заверяя киноварным ее оттиском свои полотна; портрет И. П. Мещеряковой; серебряная ложечка, подаренная Верочке в пору младенчества.

Книг о художнике немного. Биографическая одна: «Варвара Бубнова — русский художник в Японии» (1984) Ирины Кожевниковой («Варвара Бубнова: русский художник в Японии и Абхазии» во 2-м издании, 2009). Есть каталоги выставок, тексты и сведения в специальной литературе.

А что же Япония? Помнит ли об уникальной культурной страничке в своем до предела насыщенном грохотом военных, экологических, экономических потрясений XX веке? Еще как помнит! Нет ни одной фундаментальной книги по современному японскому искусству, где бы не упоминалось имя Бубновой. И, конечно, обилие выступлений. Профессор университета Кумамото-Гакуэн Ота Дзётаро специально приезжал в 2019 году в Москву, чтобы ко Дню города в Доме-музее Марины Цветаевой прочитать лекцию «Варвара Бубнова: японские страницы в биографии художника». У Бубновой было много учеников. Один из них опубликовал ее письма из их переписки, отправленные из Сухуми, где после возвращения в СССР первоначально жила Бубнова. Книга, изданная крошечным тиражом, — вещь редчайшая. Но и ученики ее учеников берегут память о Бубновой-сэнсэй. И всегда откликнутся на интерес к ее японскому творчеству.

В июне 2023 года от Исихары Кимимичи, переводчика Михаила Булгакова на японский язык, мне, много лет связанному с ним творческой дружбой, пришло письмо. «В Васэда выставка картин музея Айдзу Яичи прошла. Есть Варвара Бубнова. Вдова профессора Ясуи Рёхэй, госпожа Ясуи Минако, передала для тебя каталог, привезу». В конце июля Исихара-сан прилетел во Владивосток для занятий в Школе русского языка Дальневосточного федерального университета. На выходных, как и в прежние годы, заглянул ко мне в Находку.

Музей именитый. Свое название обрел по имени поэта, каллиграфа, историка Айдзу Яичи (1881–1956), заслуженного профессора университета Васэда, где Ясуи Рёхэй изучал и переводил русскую классику, посвятив ей всего себя. Научные устремления Айдзу-сан нацеливал на древнее китайское и японское искусство. Собрав огромное количество работ периодов Асука и Нара (VI–VIII вв.), в 1926 году организовал при университете музей. За многолетнюю историко-литературную деятельность в 1951 году удостоился премии Иомиури. Картины Бубновой попали в музей не случайно — с университетом Васэда связаны многие годы ее пребывания в Японии (с 1924-го по 1937-й и с 1946-го до 1957-й). Выставка работ художниц (Paintings by Women Artists in the Aizu Museum’s Collection) под названием «Мое искусство, моя жизнь» (May Art, My Life; Watashi ga egaku) открылась 15 мая 2023 года в Grand Gallery университета и длилась до 6 июля.

Первым делом я раскрыл все свои книги и альбомы о Бубновой, сравнивая их репродукции с теми, что помещены в каталог — есть ли новое, российскими изданиями не представленное?

Александр Лозовой, художник, искусствовед, педагог, в 1984 году в издательстве «Советский художник» выпустил книгу «Варвара Бубнова. Графика, живопись». В ней самый, пожалуй, полный — с отсылкой, понятно, ко времени выхода книги — перечень ее известных работ. К несчастью, многие картины и рисунки погибли при пожаре во время американских бомбардировок Токио в 1945 году. Правда, эвакуируясь из столицы в Каруидзаву, Бубнова какую-то часть работ оставила друзьям. Надежд на волшебное представление мало, но, случается, время одаривает сюрпризами.

Под облака сакуры

Какие же звезды привели Варвару Бубнову в Японию?

Незадолго до Октябрьской революции сестра Варвары Анна познакомилась с японцем, студентом Петербургского университета Оно Сюнъичи. Сразу после октябрьских потрясений она вышла за него замуж, и молодожены уехали в Токио. В 1921 году Анна пригласила мать, Анну Николаевну, в Японию, попросив сестру сопроводить ее. Заодно повидать племянника и загадочную страну. Прислала деньги на дорогу. Не без колебаний они приняли приглашение и 13 февраля 1922 года тронулись в путь. Добравшись до Лондона, получили японские визы и третьеразрядным пароходом, переделанным из военного транспорта, отправились через Суэцкий канал на восток

Держа курс на Сэто-Найкай, или Внутреннее Японское море, пароход прошел Цусимским проливом. Еще свежа была память о гибели здесь в мае 1905 года эскадры вице-адмирала Рожественского. Осматривая с палубы зазеленевшие берега, Варвара вспомнила романтическую историю. На одном из кораблей соединения, «Орле», служил Дмитрий Бубнов, ее дальний родственник. Пуля, влетевшая в иллюминатор, ранила его навылет, поразив и фотографию возлюбленной, висевшую на переборке каюты. Дмитрий попал в плен, но японцы позволили спасти простреленный портрет. Сбереженный, он вскоре вернулся на родину вместе с излеченным моряком. Припомнилась и трагедия с Василием Головниным, капитаном шлюпа «Диана», также плененным японцами веком ранее, в период изоляции страны. И он не чужой человек — на его внучке был женат Алексей Вульф, потомок шведских рыцарей. Представители одной из ветвей рода обосновались в России, добившись высоких должностей и званий. Эту фамилию в девичестве носила и Анна Николаевна. Многие Вульфы — друзья Пушкина, среди них Анна Керн, прославленная поэтом в стихах.

И Головнин, и Дмитрий доброжелательно отзывались о японских людях. Да и сестра писала об их честности, скромности, учтивости. И сердце Варвары тепло приняло и солнечные берега, окутанные цветущей сакурой, и синеватое, ван-гоговского оттенка, небо. Шестого мая пароход ошвартовался к причалу Иокогамы.

Вхождение в Art-восток

Япония прекрасна, но трудна. В общество Варвару ввела семья Оно. Ученый-зоолог, несколько лет проживший в России, Сюнъичи знакомил ее со своими друзьями — художниками, поэтами, русистами, переводившими произведения Пушкина, Гоголя, Толстого, Тургенева...

Искусство самурайского средневековья и нового, мэйдзивского, времени пленило русскую натуру, открылось неожиданными вбросами замыслов и линий, магической простотой и невесомой энергией, усилив впечатления академических лет от посещений выставок гравюр укиё-э эпохи Эдо в Париже. Торговец предметами искусства Японии Тадамаса Хаяси, обосновавшийся после революции Мэйдзи во Франции, способствовал тому, что уже к 1886 году в Европу завезли даже рисунки Хокусая, сделанные великим художником для своей книги «Пятьдесят поэтов и поэтесс». Мятежный дух Бубновой ринулся в неизведанную пучину. Из нескольких написанных уже в Токио картин Варвара две — «Портрет Окуномия Кадзуко» и портрет мужчины под названием «Графика» — в сентябре 1922 года представила на выставку авангардистов «Никикай», осторожно соотнеся таким маневром себя с нарождающимся в японской живописи течением. А он, этот таинственный, зачаровывающий колорит, захватил ее «и новым и старым» на целых 36 лет вместо предполагавшихся двух-трех созерцательных.

Мне не дает покоя вопрос: встречалась ли в Японии Варвара Бубнова с Давидом Бурлюком? Он, приехав в Японию незадолго до нее, тонко уловил неустойчивое состояние островной культуры, ищущей свежие ветры. Участвовал, как и она, в выставках общества «Никикай», мотался по городам, славя футуризм, называя себя «поэтом с мировой известностью, гениальным художником». Бубнову, человека высокой культуры, его вульгарное поведение наверняка отвращало. Но все же — как русский с русским?

Анна, сама прекрасный музыкант, основательница японской скрипичной школы, профессор Токийской консерватории, на первых порах ввела Анну Николаевну и Варвару в кружок по изучению европейской музыки и иностранных языков. Жизнь их заполнилась уроками русского, французского, немецкого, английского, разучиванием с молодежью песен и поэзией. Преподавание давало скромный заработок, но больше заполняло время. А дома занимались рисованием и музыкой с юной Оно Йоко, племянницей Сюнъичи...

В учебном процессе возобладало неизбежное: русские учителя волей-неволей большую часть времени уделяли культуре своей страны. Многие из молодых учеников, увлекшись русской литературой, поступали на филологический факультет университета Васэда. Вуз имел к тому времени устойчивые традиции, основанные на статьях Фтабатэй Симэй под общим названием «Влияние русской литературы на японскую», на очерках о Льве Толстом Токутоми Рока, о русских поэтах Серебряного века Катаками Нобуру, — писателей, побывавших в России, на работах и переводах других русистов.

Оно Сюнъичи помог Бубновой поступить в Токийское художественно-промышленное училище современного дизайна, где Варвара, перепробовав все виды техники художественной печати, остановилась на литографии. Во время учебы сблизилась с художниками. Решающую роль в ее творчестве сыграло знакомство с «суйбоку-га» — тушевой живописью. Со временем коньком Бубновой стала черно-белая гравюра.

Профессор Катаками, в 1920 году создавший на филологическом факультете Васэда русское отделение, летом 1924-го пригласил Варвару Бубнову преподавать русский язык и литературу — с главным упором на поэзию. Протекцию сделал другой профессор — «отец русского языка» в Японии Ясуги Садатоси. Бубнова засомневалась: работа предстояла большая и трудная, останется ли время на полюбившуюся «тушь»? Но сложное материальное положение — искусство Бубнову никогда не кормило — вынудило согласиться.

Встреча с молодым переводчиком русской литературы Ёнэкавой Масао определила главное направление в этой «пучине» — иллюстрацию издаваемых в Японии произведений великих соотечественников. В 1927 году журнал «Фудзин-но томо» публикует ее работы к роману Достоевского «Братья Карамазовы», не выпадающему из активного чтения и сегодня. В 1930-е годы оформляет много пушкинских работ: «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Гробовщик», «Пиковая дама», «Медный всадник»... Следом берется за «Ревизора», «Мертвые души», «Невский проспект» Николая Гоголя. Издаются книги Чехова, Паустовского, русские народные сказки, имеющие едва ли не повседневный спрос. «Она делает свое дело так мастерски, — писал профессор Ёнэкава Масао, — что назвать ее основную профессию невозможно, она в одинаковой степени и художник, и литератор». В ряду учеников Бубновой переводчики Пушкина Уэда Сусуму (лирика), Накаяма Сёдзабуро («Евгений Онегин»), Икэда Кэнтаро (биография). И многие-многие другие.

Русскую литературу начали переводить в Японии вскорости после 1862 года, когда страна после двухвековой изоляции открылась внешнему миру. Но каким было это начало? В 1886 году вышел русский тоненький «роман» под названием «Плачущие цветы и скорбящие ивы. Последний прах скорбящих битв в Северной Европе». Переводчик Мори Тай пояснил: в оригинале было много «воды», и он решил исключить ненужное и оставить главное — любовную линию. Так Япония узнала «Войну и мир» Льва Толстого.

В 1937 году русское отделение университета Васэда закрылось — следствие «офицерского путча» 1936 года, нацеленного на государственный переворот, и возродилось только в 1946-м. Новый набор — и новые ученики Бубновой, ставшие известными профессорами: Арая Кэйсабуро, Ясуи Рёхэй, Канэмото Гэнноскэ, Кавасаки Тору, Фудзинума Такаси, Янаги Томико, Мидзуно Тадао.

Жив сегодня только Кавасаки Тору, переводивший, в частности, статьи о Михаиле Булгакове. Исихара Кимимичи учился в Васэда в годы, когда эти ученые мужи, необычайно увлеченные русской классикой, преподавали ее сами, заражая любовью к русскому слову своих учеников. Исихара-сан пронес эту страсть через всю свою жизнь. Творчество Булгакова — его икигай, то есть смысл самого существования.^*

Неожиданный сюжет

Года три назад, просматривая в интернете заметки о путешествиях японцев в Советский Союз и Россию, наткнулся на видеопост «Окно в Японию. Ясуи Рёхэй: вымерла северорусская деревня Тимониха».

Почетный профессор университета Васэда, Ясуи Рёхэй в студенческие годы принадлежал к «преданной тройке» учеников Варвары Бубновой, разделяя верность с Ивацуки Синдзиро и Тада Хирокадзу. Видеоматериал учителя не касался. Но налицо приверженность профессора к русскому художественному слову. Из ролика следовало: познакомившись с произведениями Василия Белова, известного писателя-деревенщика, как называли в 1960–70-х годах прозаиков крестьянских тем, лауреата Государственной премии, народного депутата, Ясуи-сан, прекрасно владевший русским языком, проникся его публицистическим творчеством, завязалась переписка. Откликнувшись на приглашение и преодолев все трудности оформления частной поездки в Советский Союз, а также холод вокзалов и бездорожье северных широт, Ясуи-сан вместе с супругой госпожой Ясуи Минако, навестил в январе 1991 года писателя в его родной деревушке Тимонихе, глухо притаившейся в высоких снегах вологодского Севера. За одиннадцать лет (1991–2002) поездок к Белову было шесть. О своих путешествиях на русский вымирающий Север Ясуи-сан с искренней болью, как о своей личной трагедии, рассказывал в журнале «Тёсуй» («Поток»). Многие произведения Василия Белова Ясуи Рёхэй перевел на свой язык. Русский писатель дважды побывал у него в гостях в Токио.

«А как сложились отношения профессора с Бубновой-сэнсэй, после того как она в 1958 году вернулась на свою родину, в Советский Союз?» — задался вопросом я. Конечно, побеспокоил им и своего японского друга. Вот что Исихара-сан ответил:

— Ясуи-сан был моим учителем. Но в 2020 году скончался. Когда Бубнова-сэнсэй уехала, он в Сухуми к ней приезжал, потом в Ленинград. Еще переписывались. Друг другу книги о художниках и писателях посылали. Много писем есть. Вдова Ясуи-сан подарила книгу. Он письма издал. Японской литературой тоже все время занимался. Шесть томов о старых писателях выпустил, о Фтабатэй Симэй писал. Потом познакомился с Беловым-сан. К нему ездил. Но очень трудно. Там тайга, снега много, морозы сильные. И к себе приглашал. Вдове Минако-сан в сентябре рис со своего поля каждый год посылаю. Это такая традиция японская давняя.

Книга писем

Она душевно издана (1996) — к 110-летию Варвары Бубновой. Суперобложка мягкая, слегка рифленая, цвета теплой белой пастели средней насыщенности, с автографом и репродукцией отсутствующей в моих книгах картины; находится, должно быть, в частной коллекции. Собственно обложка — ярко-красная, как вершина Фудзи на картине «Поля под Фудзиямой», написанной Бубновой в 1935 году. От книги исходит печаль тихого октябрьского вечера с теряющими лимонность гинкго и набирающими киноварь кленами.

В предисловии Ясуи Рёхэй пишет (здесь и во фрагментах писем орфография оригинала. — В. М.):

«Я начал учиться у Варвары Дмитриевны на втором курсе в университете Васэда в 1955 году. До самого отъезда из Японии в 1958 году она с великой любовью преподавала нам русскую поэзию, в частности Пушкина, Лермонтова, Тютчева и Фета. До сих пор, словно наяву, слышу ее красивое, выразительное чтение „Евгения Онегина“.

Нас, студентов, поражало в ней не только умение читать, высокая образованность и энциклопедические знания, но, прежде всего, личность Варвары Дмитриевны. Перед аудиторией она всегда стояла уверенно и гордо, воплощая в себе красоту искусства и полноту жизни. И мы, молодые ее ученики, осознавали самих себя, отражаясь в ней, как в зеркале.

Снова встретиться с Варварой Дмитриевной мне довелось только через 13 лет в Сухуми летом 1971 года. С тех пор каждые два года я бывал у нее дома. С утра и до позднего вечера она рассказывала мне о своей жизни и работах, о своих годах, проведенных в Японии, о старых друзьях и знакомых, о читаемых ею книгах и журналах, и о своих любимых поэтах и писателях. И всегда наши беседы непременно заканчивались А. С. Пушкиным. Это был как бы „спецкурс по Пушкину“ для меня одного.

Последние наши встречи состоялись в январе и мае 1982 года в ее родном Ленинграде, куда она наконец-то переехала в 1979 году и где провела свои последние годы».

Писем учителя к ученику 36. Занимают они 74 страницы. Поэтому выделяю то, что иллюстрирует творческое долголетие учителя и многоплановый охват русской культуры учеником. Может показаться, что переписка больше деловая, чем дружеская. Вовсе нет! Теплота общения, к сожалению, от такой «фрагментации» теряет, но она — в каждом послании на первом плане, будь то письмо или почтовая карточка. Вторая часть книги — перевод на японский.

21/ IX 59

«Милый Ясуи Сан!

Недавно послала Вам письмо, кажется авиа. Сейчас хочу сообщить, что посылаю Вам 2 книжки стихов: Багрицкого, очень интересного, но иногда трудного поэта. Но его орешки имеет смысл раскусывать, выражаясь метафорически. Другая — Исаковского. Он очень прост и так хорошо ложится в советскую песню (напр. „Катюша“). Если у Вас эти книги имеются, передайте любому товарищу, кот. любит стихи и песни наши...

Будьте благополучны.

Ваша В. Бубнова.»

16 / I 1960

«С Новым Годом, с пожеланиями успехов и здоровья!

Милый Ясый Сан! Сегодня получила Ваши очаровательные книжки. Прямо не знаю, как благодарить Вас за эту „пищу духовную“!.. У меня здесь есть такие друзья, кот. приходят специально затем, чтобы видеть настоящее искусство, так что я радуюсь вдвойне — за себя и за них. Так. обр. Вы приносите пользу и удовлетворение очень многим жаждущим и алчущим красоты. У меня всегда желание послать Вам что-нибудь из наших поэтов или вообще по литературе... В ноябре меня просили устроить выставку моих японск. работ в клубе молодых физиков... Я, конечно, не могла не рассказать о японской живописи и об Японии... Просят, чтобы я еще раз пришла со своими работами и поговорила об искусстве... Вчера послала в Москву, в журнал „Иностранная Литература“ свою статью о Японии... Получаю хорошую пенсию (за работу у вас), которая меня обеспечивает... Обратите внимание на Паустовского... Как Ваша работа по Чаадаеву и по нашей Академии вообще?

Будьте здоровы и пишите. Ваша В. Бубнова.»

21 / III 61

«Сухуми, Ул. Церетели

д. 24 В. Д. Бубнова

Милый Ясыи Сан!.. Недавно получила Вашу посылку — „Китайские художники“... Послала Вам книгу Мейлаха „Пушкинская эпоха“... Получили ли?.. Сама я, увы, совершенно отошла от занятий по литературе и работаю только в живописи — иногда много, — иногда мало, но всегда очень быстро, как те старые японские художники, которые перевалили за 70 лет...»

Техника японской старой «быстроты» невероятно сложна. Ее подробно описывает Эдмон Гонкур в «Дневнике» (28.11.1877), наблюдая за тем, как художник Ватанабэ Сэн в Париже писал картины на прорезиненном шелке — специальном материале для восточной живописи. При этом его подручный засекал время работы.

Разложив перед собой краски — на меду, какие-то европейские и два тюбика зеленовато-синих японских, — взяв в одну руку две кисти, тонкую и толстую, быстро набросал контуры пяти птиц. Затем, пишет Гонкур, жонглируя кистями, «залил» птиц жидкими и густыми красками, наметил в углу планшета мелкие веточки. Нетронутый фон смочил водой, оставляя просветы, и быстро подсушил полотно над пламенем горящей газеты. Резкими движениями как бы наобум разбросал на еще влажной поверхности крупные пятна китайской туши. Размазав их толстой кистью до нежнейших полутонов, щедро размыл картину водой. И когда краски немного стерлись, большим пальцем приглушил их яркость. Снова подсушив полотно, широким мазком нанес искривленный ствол сакуры и тщательно украсил его маленькими цветочками. Напоследок дорисовал «тонкостями и изысканными ухищрениями».

Так художники школы бокусай-га и суйбоку-га, основанной Сэссю Тойо (1420–1506), соревнуясь по времени исполнения, достигали высочайшего мастерства. Оно не только поразило Альбера Марке и Анри Матисса, Ван Гога и русских мастеров, но и оказало заметное влияние на их творчество.

«...Была моя выставка в Тбилиси — „котэн“ [персональная выставка (яп.)] и имела большой успех у зрителя — старого и молодого, специалиста и любителя. Мне сообщали, что о моем успехе сообщила и Акахата [газета КПЯ], что меня порадовало. Выставляла я все свои японские литографии и несколько здешних работ. Публика признала и те и другие работы. На днях откроется мой „котэн“ в Москве... Вы понимаете, что таким образом исполнится моя заветная мечта. Жду, когда приедете Вы... Давно тому назад, в октябре или ноябре, опять таки в Тбилиси, я нашла в „маленькой библиотеке поэта“ Баратынского и хотела послать Вам. Поэтому купила экземпляр и для Вас... Есть ли у Вас Батюшков? Вам он необходим, как историку нашей культуры.

Будьте здоровы, напишите о себе, всем старым друзьям привет. Крепко жму Вашу руку. Ваш старый друг В. Бубнова.».

«Сухуми, Ул. Церетели 24

В. Д. Бубнова

8 / XII 61

С Наступающим Новым Годом!

Дорогой Ясый Сан! Наконец собралась ответить на Ваши милые, добрые письма... Моя выставка в Москве была с конца марта до конца апреля. В день закрытия, вечером, когда я делала маленький доклад собравшимся художникам о своей лито-работе и — это главным образом о японской суйбоку-га [картины, исполненные черной тушью (яп.)], появился ненадолго наш Токийский график, и мой приятель, Оно Тадасиге. Наш shake-hands [рукопожатие (англ.)]и наша радость встречи произвели большой фурор, особенно, когда он вручил мне свою собственную ханга [гравюра (яп.)]. На этот вечер пришел и милый Ионекава Тецуо.

В „Неделе“ заметка была маленькая. А в 9-м № ж. „Искусство“ есть большая статья о моих работах московского искусствоведа... Могу сказать лишь одно: меня оценила молодежь, как с Тбилиси, так и в Москве. И в Харькове, где мой котен был с 15 июля до 1-го ноября...

Сейчас я под большим впечатлением толстенного „Дневника“ Делакруа. Книга поразительна по идеям о живописи и искусстве вообще и сам автор, художник, — крупнейшая личность... В Москве я встретила Сасаки сан и провела с ней три дня.

Верьте в мою старую симпатию и крепкую память о Вас и днях ушедших. Передайте сердечный привет нашей тройке, Тада, Ивацуки и Иноуэ.

Не забывайте искренно Вашу В. Бубнову.

Пожалуйста, передайте привет Курода сенсей и всем старым моим товарищам по Васеда».

К сожалению, структура данного очерка не предполагает обращения ко всем 36 письмам. Между тем все они повествуют о неугасающей работе Варвары Бубновой и значительных событиях, происходящих в ее жизни — выставках, встречах, публикациях. Творческую энергию Варвара Дмитриевна сохранила до глубокой старости, что видно из последнего письма, написанного в 91-летнем возрасте. На всем долгом пути ее кисти карабкались к вершинам совершенства. Ее русский дух, подкрепленный самурайскими традициями семьи Оно, не знал снисхождения, усталости и покоя. Верность! — этим и определяется ее вековая приверженность к изобразительному искусству и литературе.

«30 / XI 77

Дорогой Ясуи сан!

Простите, что так редко пишу Вам. Но это не значит, что забываю о Вас, не думаю о Вашей большой работе, которую ведете так серьезно и интересно. Жаль только, что мало сообщаете о том, как Вы ее ведете; напр. о Пришвине... Пишу Вам и думаю: какое-же искусство можно поставить выше искусства слова: оно создает и закрепляет все, что создает и закрепляет на вечность все, что нам, — человеку, обществу, — нужнее и драгоценнее всего...

Читаете ли Вы создания современной поэзии? Я все-таки начинаю Пушкиным, продолжаю его „созвездием“. Маяковский, в его последних циклах, меня все так же трогает, скорее — больше трогает, чем тогда, когда хотела читать его дальше с Вами, всем классом, не разобравшись во многом сама. А ведь в нем есть все то, что поэту нужно. Строчки поэзии, на многих языках (но мне понятных) меня до сих пор могут потрясти, просто потрясти своим воздействием на чувство, или на мозг с его воображением.

Пишу красками, гл. обр. (все еще) портреты, как-то по новому; пишется (т. е. для себя) как-то труднее, чем раньше. Не знаешь — лучше работается или хуже? Но как-то иначе! Сейчас много выставок и я стараюсь участвовать часто по возможности, выставлять...

Мое писание об искусстве выйдет во 2 ую пол. 78-го года, не раньше! Пишите о себе, о всей Вашей семье, о работах, как обещали в письме! Пишите о здоровье детей, жены (передайте ей мой теплый привет и берегите ее. Она что-то похудела на последней карточке и лицо у нее очень озабоченное. Почему?) У Вашего сына лицо очень волевое. Это очень хорошо. Он хороший брат? Сестричка его кажется очень милым и нежным созданием. Он ее бережет? Я надеюсь, что они оба пишут не только правильно, но и красиво. Ведь японские буквы такие красивые! Целую нежно всех Вас четверых!

В. Бубнова».

В 2010 году в Токио бόльшим тиражом выпущено второе издание писем, дополненное. В читательском отзыве отмечается: «Многие японцы, не имевшие контактов с Бубновой, пока она жила в Японии, получили возможность встретиться с ней».

23 октября 2010 года, видимо, в связи с выходом книги профессор-русист университета Аичи Кэнрицу Като Сира пригласил Ясуи Рёхэй выступить в центре вуза Винк-Аичи с лекцией «Жизнь в Японии русской художницы Варвары Бубновой». Воспоминания с показом картин и графики Варвары Дмитриевны, изобилующих пейзажами и портретами из японской жизни, заворожили публику. Ясуи-сан признался, что встреча с Бубновой определила его путь, связанный с изучением русской литературы. «Случилось это потому, — рассказывал профессор, — что свою необычайную приверженность к Пушкину, красоту его поэзии Бубнова-сэнсэй стремилась донести до японских студентов. Заслуга ее в том, что теперь все, кто связан с преподаванием русского языка иностранцам, так или иначе прибегают к примерам из Пушкина. „В Пушкине есть всё!“ — убеждала Бубнова-сэнсэй».

Каталог

И вот — за два дня до 137-летия Варвары Дмитриевны Бубновой, члена Союза художников СССР, заслуженного художника Грузинской ССР, кавалера японского ордена Драгоценной короны бόльшим тиражом IV степени (награждена и сестра Анна — орденом Священного сокровища IV степени) — в галерее университета открылась экспозиция «Мое искусство, моя жизнь». Из своих фондов музей представил 25 авторов. Но только двое имеют прямое отношение к Васэда. Симада Сидзу, в период Второй мировой войны обучаясь у профессора Айдзу Яичи, специализировалась на истории традиционных искусств Восточной Азии, но затем, отправившись в Париж, увлеклась абстракцией. Вторая — Варвара Бубнова.

Каталог разбит на пять разделов: "«Ассоциация женщин-художников», «Художники-новаторы», «Художники, работавшие за рубежом», «Художники, выражающие свою жизнь». Варвара Бубнова наряду с Камэй Сохин, Ито Соха, Гокура Казуко, Рагуса Тама, Ханихара Куваё отнесена к новаторам: «она познакомила Японию с русским конструктивизмом и внесла немаловажный вклад в развитие нового художественного движения в период Тайсё (1912–1926)».

В 1958 году, вероятно перед отъездом из Японии, Бубнова сделала несколько автопортретов. Какой-то из них находится в коллекции Ясуи Рёхэй — на это указывает Александр Лозовой в «Списке основных произведений» своей книги. Подумалось: был передан музею, а теперь предваряет ее работы. Но «подклишовка» проясняет: «Эта работа представляет собой автопортрет, созданный в 1958 году. В правом нижнем углу находится посвящение, написанное карандашом: „Моей любимой Маринке“ (В. Бубнова 1958). Говорят, что Маринка — это прозвище Чиё Сасаки, студентки Бубновой, и считается, что эта работа была подарком Чиё Сасаки».

Работ Бубновой — 19 (у других по 1–7). Вот они: «Человек за письменным столом», «Лодка и человек», «Женщина в розовом платье», «Портрет мужчины», «Женщина качает ребенка», «Молодая девушка», «Оранжевая комната с мужчиной и женщиной», «Жатва риса», «Две женщины швеи», «Веранда», «Тропинка и дерево, молодая девушка», «Летние облака, человек, идущий по дороге», «Летний день», «Большое дерево», «Красные и зеленые поля», «Деревья на лесной поляне» (все без даты), «Беседа» (1950), «На старом японском кладбище» (1953). Пейзажи, литография, акварель, тушь.

Ни одной репродукции в своих книгах не нашел.

По Японии, особенно проселочной, Варвара Бубнова любила путешествовать. Об этом говорят сами картины. Они живы простыми людьми — рыбаками, крестьянами, одинокими фигурами, порой сгорбленно бредущими с узелком фуросики по старым то пыльным, то каменистым дорогам и тропам. Не проходила мимо задумчивых сосен, замерших криптомерий, покосившихся хижин, изъеденных сухими морщинами стариков. С ее работами в галерею вкралась затаенная грусть — сродни той, что застыла в картинах Хокусая и Хиросигэ над дорогами, пройденными ими с кистью и мольбертом. Три живописных стихии — передвижническая русская, авангардная европейская, классическая японская — нашли в душе Варвары Бубновой чудодейственные лазейки, проникли друг в друга, смешались, словно краски на палитре, примирив разноликие техники.

И воздвигли художнику долгую, окрашенную в «бубновые» цвета, память...

Валерий МАЛИНОВСКИЙ
Фото из открытых источников в Интернете

---

Очерк В. Малиновского о нем опубликован в «Словеснице искусств», № 1 (47) 2021.