Там вдали, за рекой Черного дракона

Геннадий Константинов, Виталий Ляшковский. Китайская диаспора в Хабаровске. 1858–1938, Дальневосточный издательский центр «Приамурские ведомости», Хабаровск, 2019Максим Горький в статье «О «Библиотеке поэта» писал: «...не зная прошлого, невозможно понять подлинный смысл настоящего и цели будущего». Периодически вспыхивающий в российском обществе алармизм по поводу «желтой угрозы» или, наоборот, вселенское благодушие, от блогеров-«всепропальщиков» до штатных пропагандистов базируются как раз на незнании прошлого в отношениях России и Китая.

Китайский торговецКто эти низкорослые, шумные, безвкусно одетые люди с иных берегов и другой галактики, увешанные фотоаппаратами, заполонившие все достопримечательности страны от Санкт-Петербурга до Владивостока? Друзья или враги нам джентльмены в безупречных смокингах, презентующие очередные достижения хай-тека или потрясающие воображение инфраструктурные проекты? Чего ждать от вышколенных солдат, марширующих по площади Тяньаньмэнь, — боевого братства или выстрела в спину? Мечтают ли о сибирско-дальневосточной землице хэйлунцзянский рисовод и поваренок на шанхайской улице Долуньлу? Новая книга Геннадия Константинова и Виталия Ляшковского «Китайская диаспора в Хабаровске. 1858–1938» скрупулезно, год за годом, судьба за судьбой, история за историей приближает к ответу на эти вопросы.

Никак иначе

Китайцы появились в пределах Российской империи потому, что не могли не появиться. До Айгунского (1858) и Пекинского (1860) договоров границы двух держав как таковой не было, да и потом долгие годы существовала только на картах. Это для нелегалов. А легальных мигрантов российские власти позвали сами, так как требовались трудовые ресурсы для освоения края. Авторы книги пишут: «Идея использовать китайскую рабочую силу родилась в Инженерном управлении Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, находившегося в Иркутске... Расчеты показали, что китайские рабочие обойдутся казне гораздо дешевле, чем рабочие из европейской части России. Реализация плана на строительство казенных объектов в Приамурье была поручена инженер-подполковнику Павлу Федоровичу Унтербергеру, будущему Приамурскому генерал-губернатору, окончившему Николаевскую инженерную академию... Удавшийся первый опыт использования китайской рабочей силы в Хабаровске открыл широкий доступ китайских рабочих в край, и вскоре инженерное ведомство перестало чувствовать недостаток рабочей силы».

Китайцы в ХабаровскеК 1908 году китайцы составляли четверть населения Хабаровска, а во Владивостоке вообще 35,5 %. Весь нынешний Океанский проспект этого портового города был обжит выходцами из Поднебесной и назывался Китайской улицей.

Спустя 10 лет новая власть стала предоставлять им советское гражданство, хотя этим правом воспользовались немногие: по данным Далькрайисполкома, приведенным в книге, в 1926 году китайцы составляли 41,3 % от общего числа иностранцев в регионе, треть всех городских рабочих Приморья, причем лишь 2 % из них были гражданами СССР, 5 % проживали здесь постоянно, а 94,9 % оставались подданными Китая.

Конец диаспоры на российском Дальнем Востоке случился в 1930-е годы, после военного конфликта на КВЖД. Сначала Сталин принял меры по укреплению границы, которая все десятилетия после подписания Пекинского договора была прозрачной. В 1931-м в СССР из-за начавшейся японо-китайской войны она стала полностью «на замке», а спустя еще шесть лет НКВД издал приказ «Об операции по репрессированию перебежчиков — нарушителей госграницы СССР», невероятно жестокий даже для начавшегося Большого террора. Все без исключения пересекающие границу люди подлежали тюремному и лагерному заключению, а пограничники, как часть НКВД, совместно со следственными органами получали право палачей. Под сталинский паровой каток попали даже идеологически близкие бойцы партизанских армий Северо-Восточного фронта, спасавшиеся от японо-маньчжурских войск. Правда, большинство дел было прекращено за недоказанностью обвинений. Бывшие партизаны стали использоваться в разведывательно-диверсионных акциях против Квантунской армии, а в 1942-м из них сформировали целую стрелковую бригаду, которая сыграла важную роль в Маньчжурской стратегической операции РККА в августе 1945-го.

Китайский рабочийЭтнические китайцы, постоянно жившие в советских городах, тоже, как правило, были репрессированы по обвинению в шпионаже. Так, в Хабаровске за два года «ежовщины» арестовали 950 человек, из них 200 имели советский паспорт. Помимо расстрелов и ГУЛАГа к ним применялась и такая странная по нынешним временам мера, как лишение гражданства и изгнание с территории СССР.

Окончательно китайские совграждане исчезли как явление во второй половине 1950-х годов в результате раскола в международном коммунистическом движении и двустороннего дипломатического конфликта. На этот раз выселению на историческую родину и конфискации имущества подлежали сельские жители.

В рассматриваемый период отношение властей и общества к китайцам делится на четыре этапа: рабочая сила — до начала 1900-х годов, «желтая опасность» — до 1914 г., братья по классу — 1917–1931 гг., потенциальные японские шпионы — 1931–1938 гг. Видимо, в современной России власть энергично тащит общество из второго этапа в третий.

В пронзительно-печальном рассказе Михаила Булгакова «Китайская история», совершенно в джеклондоновском стиле, маленький ходя заблудился на русской тропе ложных солнц. Несколько историй без начала и почти без связок. Я тоже не буду делать изложение Константинова и Ляшковского, ограничившись отдельными кусками жизни — как если бы читатель заглянул в окно, увидел человека, пишущего письмо, и прошел мимо. Цельную картину знают авторы книги «Китайская диаспора в Хабаровске. 1858–1938».

Последний паладин

Инженерно-технические работники, мастера и китайские рабочие на строительстве «Арсенала»Августовское солнце безжалостно выжгло пыльные улицы Цицикара с глинобитными фанзами, и даже Нэньцзян, прекрасная в остальные сезоны, сейчас помутнела и ослабла. Или ее воду выпили тысячи боевых коней проклятых варваров-вэйгуй, приближающихся к Цицикару во всем блеске дьявольского оружия, или Небо желает оказать своему последнему паладину поддержку.

Хэйлунцзянский цзяньцзюнь (губернатор) Шоу Шань главный знак Неба увидел вчера и решение принял, поэтому больше не раздумывал. Невзирая на жару, с утра надел тяжелые боевые доспехи славных предков — латы, высокий шишак, опоясался мечом дао, совершил необходимый ритуал в одной из двух пагод, примыкающих к скромному губернаторскому дому, который отличался от домов богатых купцов и землевладельцев только ярко-красной черепицей. Лег в заранее приготовленный гроб из красного дерева. Яд, сделанный старым слугой Сюном из смеси опиума и самородного золота, должен был начать действовать вот-вот.

Сколько себя помнил, Шоу Шань всегда сражался с варварами, рвущими сейчас на куски обессилевшую прекрасную родину. Он родился под гром канонады во время второй опиумной войны с англичанами, требовавшими свободы травить народ хань адскими зельями из Индии, и тайпинского восстания, в котором его отец и все родственники-мужчины твердо стояли на стороне Сына Неба Сянь-ди. Ведь южане-тайпины, известные своим строптивым характером, мечтали изгнать и уничтожить саму божественную династию Цин. В тот год многоволосые русские, воспользовавшись ситуацией, выкрутили руки слабовольному императору и окончательно оттяпали огромные территории по левому берегу реки Китайский парикмахерЧерного Дракона — те, которые принадлежат Срединному государству по велению Неба.

Потом Шоу Шань пережил восстание торгашей-няньцзюней и полуварваров хуэй (мусульман). Именно тогда он твердо решил стать великим воином и генералом, чтобы спасти родину от беспрерывной череды унижений и позора. Люди забыли моральные законы Конфуция, воинские наставления Сунь-цзы и мудрые советы лучезарного Канси. Да и сам малолетний император под влиянием подлой лисы Цзэн Гофана капитулировал перед трусливыми, но нахальными французами и объявил курс на европеизацию.

Вслед за вэйгуй оживились японские демоны, всегда подражавшие тем, кто сильнее и умнее их. Они украли у народа хань письменность, оружие, принципы госуправления, бытовые вещи, боевые единоборства, а теперь претендовали на землю Корё, которая всегда была вассалом Сына Неба. Сражаясь с японцами, Шоу Шань сделал стремительную воинскую карьеру, попал в поле зрения императора и за заслуги перед отечеством был назначен начальником пограничной стражи в родной Айгунь, что напротив русского Благовещенска. На новой должности развил бурную деятельность по улучшению охраны и добился от двора денег на поездку в Нагасаки, Владивосток и Хабаровск, как сказали бы сейчас, для обмена опытом.

Китайская кумирня в Хабаровске Увиденное повергло его в уныние, переходящее в ярость, особенно в России. Полбеды, что у многоволосых дальнобойные и точные винтовки Мосина, скорострельная артиллерия, быстроходные речные суда, дисциплинированные, отлично оснащенные солдаты, проводная связь и множество других технических чудес. Ярость вызывало другое: соотечественники хуацяо, массово нанимавшиеся на грязные и унизительные работы к варварам — каменотесы, прачки, землекопы, мусорщики, слуги, и все довольны жизнью; а также неискоренимое чувство превосходства и снисходительности, которое при встрече с подданным Поднебесной излучали все русские, от вежливых чиновников губернатора Гродекова до добродушных стражников-казаков. И даже русскоподданные хань как будто выше ростом, шире в плечах и увереннее в манерах, словно не у него, Шоу Шаня, за спиной стоит величайшая империя мира!

Собрав старшин хуацяо в Хабаровске, он произнес краткую, но внушительную речь, потребовал готовить оружие, и в час, когда прикажет император, выйти на улицы поганого города, стрелять варваров и жечь их дома. Ведь русские взялись строить железную дорогу прямо по плодородным житницам северного Китая и своими дешевыми товарами обрекли на голодную смерть сотни тысяч торговцев, ремесленников, извозчиков, крестьян. Старшины стыдливо опустили глаза, подергивая косами, и тут встал рослый усатый по русской моде, в очках для солидности купец чуть моложе Шоу Шаня, назвавшийся Владимиром Ехоалиным. Он заявил, что верит в русского Бога и царя с его благородными, в отличие от китайских, чиновниками, желает всем дружбы и процветания, китайцы здесь имеют честную миску риса, а если Шоу Шань продолжит враждебную деятельность, то он, как патриот новой родины, доложит властям. У взбешенного Шоу Шаня перекосилось узкое по-европейски лицо, но он сдержался и молча вышел.

Шоу Шань в военном облачении Яд все еще не начал действовать. Защитник империи вспомнил, как в начале этого года получил должность губернатора. Она хорошо звучит в мирное время, но не сейчас, когда император и восставшие ихэтуани вцепились друг в друга. Не обращают внимания на то, как восемь варварских государств, осатанев от запаха крови, рвут на части павшего исполина, презрительно называют ихэтуаней боксерами, то есть уличными бродягами, драчунами.

Открыли порты, впустили иностранцев.
А они свирепее тигров и волков.
Питаются человечиной и пьют людскую кровь.
Народ отощал, как скелет.
В Китае — горы серебра,
В Китае — горы золота.
А иностранцы жаждут их захватить.
Простой народ воспылал гневом,
Не отдает золото и серебро,
Сохранит драгоценные горы и реки.

Сейчас Шоу Шань ясно понимал, что дело всей его жизни проиграно. Хотя грозные прокламации китайцам в Хабаровск и другие русские города не остались незамеченными, эффект от них оказался слабым. Полиция и казаки давили отдельные выступления смельчаков. Гродеков при кажущейся добросердечности оказался решительным и жестким противником, не колеблясь направил войска в Айгунь и Харбин. Русские разгромили отряды Шоу Шаня и ихэтуаней в нескольких сражениях, Пекин пал под натиском соединенных армий. Здесь, в Цицикаре, войска постыдно разбежались при одном известии о приближении русских, забыв о долге и чести. Но самое страшное — император предал его, своего последнего солдата. На днях пришла правительственная депеша с требованием начать переговоры с захватчиками. Подумав, дал ответ, исполненный достоинства: «Никогда цзяньцзюнь не будет встречаться для переговоров о мире с иностранными войсками, которые топчут его землю». Зачем жить, если само Небо потемнело над империей?

Подполковник Генерального штаба А.Ф. Богданов (слева) и Шоу Шань (в центре)Яд все не действовал. Конечно, старый дурак Сюн перепутал рецептуру. Вздохнув, губернатор кликнул его. Когда тот явился, приказал:

— Достань пистолет и выстрели мне в лоб.

Верный Сюн был вышколен, и на его морщинистом скуластом лице не мелькнуло и тени удивления. Торопливо удалился, пошуршал в дальней комнате и вернулся с новейшим немецким «люгером». Нет, единственное оружие, от которого Шоу Шань примет смерть, должно быть истинно китайским! Досадливо он указал на стену, где висел длинный фитильный тайцян, славное ружье времен опиумных войн. Ровным голосом подсказал слуге, как прочистить ствол, заложить на полку порох, забить пулю и спустить курок. Для него запели небесные флейты ди, он вступил в нефритовый зал и уже не видел, как бородатые казаки, ворвавшиеся в дом губернатора, с любопытством рассматривают труп тщедушного маньчжура в старинных доспехах.

Волочаевские дни

Командир красного китайского полка Жэнь Фучен (третий справа во втором ряду) среди своих товарищейВестовой постучался как всегда не вовремя — едва военный министр Дальневосточной республики опрокинул в себя добрую порцию морозной, как январская стужа за окном, водки. Вновь заныла тягучей противной болью левая сторона тазобедренного сустава — память об австрийской гранате в 1915-м — и приходилось гасить ее испытанным способом.

— Товарищ командир, к вам китаец просится... Ну, тутошний, хунхуз который, — совсем не по-уставному доложил этот лапоть с неистребимым ярославским говорком. Министр поморщился. Во-первых, он недолюбливал земляков, во-вторых, никак не удавалось привить настоящую пролетарскую дисциплину в народно-революционной армии ДВР, сборище вчерашних партизан и бандитов. В-третьих, сейчас надо было думать о штурме станции Волочаевка и разгроме генерала Молчанова, исправлять ошибки труса и паникера Серышева, сдавшего Хабаровск без боя. Но боль в левом боку не давала мыслить, как в славные дни Каховки и Перекопа, столь же нестандартно и дерзновенно. Министр погладил орден Красного Знамени на своей кожаной тужурке.

— Ладно, зови.

В клубах морозного пара вошел высокий китаец лет 40–45 в полушубке и шапке с красной звездой. У него было подвижное лицо, умные хищные глаза и тонкая щетинка усов, где заметно пробивалась седина. Он говорил медленно, на хорошем русском языке.

— Здравия желаю, товарищ главнокомандующий. Может быть, вы меня знаете. Сунь Цзиу, командир китайских партизанских отрядов в Приамурье и Приморье.

— Знаю. Постышев о вас говорил, вы вместе воевали с японцами, — ответил министр. — Вы привели свои отряды в подмогу? Очень хорошо, у нас каждый штык на счету, а завтра в бой.

— Я по другому делу, товарищ главнокомандующий. Расскажу сначала о себе. Когда я был совсем молод, мы с братом взяли мечи и присоединились к ихэтуаням, которых у вас называли боксерами. Мы сражались против капиталистов за народное счастье, но счастье отвернулось от нас, и наше восстание было подавлено мировым империализмом, в том числе русским царем. Мой брат погиб в бою, а я, захватив его двухлетнего сына, скрывался в приамурских лесах. Много лет я жил охотой и собирательством, защищал своих земляков от казаков, купцов и царских чиновников...

Министр сделал нетерпеливый жест, но китаец не дрогнул и продолжил ровным голосом.

— В 1913 году я приехал в Хабаровск и устроился рабочим на мельницу известного капиталиста Тифонтая... Вы знаете его? О, это самый жестокий, алчный, бесчестный и подлый человек из народа хань. Ради выгоды он принял русское подданство и веру, вошел в доверие к властям и показывал на каждом углу любовь к новой родине. Конечно, его патриотизм был сплошным лицемерием. Но именно на его мельнице я познакомился с большевиками и вступил в партию в 1918 году.

— А я в 16-м... Дальше!

Василий Блюхер, главнокомандующий народно-революционной армией, военный министр ДВР— В мае того же года я по заданию партии выехал в тайгу и повел большевистскую пропаганду среди моих земляков-отходников и зверопромышленников. Скрывать не буду: почти все они были хун хуцзы («краснобородые», т. е. бандиты по-китайски. — Авт.), которых вы называете хунхузами. Мне пришлось возглавить боевые отряды и проводить экспроприации экспроприаторов, чтобы не допустить среди них пропаганду Японии и маньчжурского генерал-инспектора Чжан Цзолиня. Мой отряд в тысячу штыков и двести сабель стал хозяином уссурийской тайги, и именно мы дали отпор в Хабаровске японским интервентам в апреле 1920 года.

«Во всякой войне каждый приписывает победу себе, а поражение другому», — вспомнил министр слова несгибаемого вождя победоносной Красной армии Льва Троцкого, своего кумира и учителя. Самовлюбленный хунхуз ему начал надоедать, да и бок требовал новой порции огненной болеутоляющей жидкости.

— Товарищ как там вас... Хватит! У меня нет времени выслушивать вашу биографию. С этим — в Дальбюро!

— И все-таки послушайте, товарищ главнокомандующий, потому что речь идет о важных международных делах. В прошлом году, еще до вашего прибытия на Дальний Восток, я во главе отряда в 500 штыков перешел на территорию Маньчжурии из Бикина и сразился с бэйянскими правительственными войсками. Возле поселка Ин-сун-хао я нанес им сокрушительное поражение. Мой отряд возрос до тысячи бойцов за счет присоединившихся беднейших крестьян и мелких ремесленников. Затем я захватил город Чи-ча-хы и взял много трофеев — винтовки, мануфактуру, продовольствие. На реке Мо-мю-хэ я снова разгромил бэйянские войска. Теперь у меня была целая бригада в 3,3 тысячи человек, которую я разделил на полки по 900 в каждом. Мои солдаты, вдохновленные идеями товарищей Троцкого и Ленина, горят желанием идти в глубь Китая на помощь революционной провинции Гуандун и доктору Сунь Ятсену... Вы знаете Сунь Ятсена?

— Слышал. Дальше!

— Что-то мне подсказывает, что вы узнаете его больше... Это великий человек. Но моей армии остро не хватает оружия и боеприпасов. Русских винтовок всего 200 штук, японских 800, китайских 500, и патроны есть только к китайским. Поэтому я здесь.

— Так вы за оружием приехали? — взорвался министр. — Сейчас, когда беляки укрепились на Волочаевке, и завтра мы пойдем в бой против превосходящих сил? Да у нас самих сильная нехватка оружия, мало пулеметов и пушек! Нам с чем воевать? Трупами врага заваливать?

Китайские бойцы Красной армииСунь Цзиу молча достал из-за пазухи пакет с сургучовой печатью правительства ДВР и протянул собеседнику. Министр мрачно надорвал вощеную бумагу, достал депешу на правительственном бланке и пробежал глазами: «Главнокомандующему НРА ДВР, военному министру правительства ДВР тов. Блюхеру В. К. Товарищ Блюхер! Международная обстановка складывается так, что именно Китай должен стать следующим этапом всемирной пролетарской революции... учредительный съезд коммунистической партии Китая в Шанхае провозгласил конечной целью построение социализма... товарищ Ли Дачжао договорился с Сунь Ятсеном... бэйянская клика... так-так-так... милитарист Чжан Цзолинь в Маньчжурии мобилизовал в свою армию 11 тысяч хунхузов... Товарищ Сунь Цзиу пользуется непререкаемым авторитетом среди соотечественников по обе стороны границы, в том числе среди хунхузов... установление советской власти в северо-восточном Китае в числе первоочередных задач, сформулированных Совнаркомом, вождями мировой революции тт. Лениным и Троцким... Сегодня получена шифротелеграмма за подписью тов. Ленина и наркоминдела тов. Чичерина об усилении деятельности на восточном направлении, в связи с чем... так... оказывать Сунь Цзиу всемерную помощь и поддержку».

Василий Блюхер потер свою наголо бритую голову, затем вызвал вестового.

— Начальника штаба ко мне. Пусть подготовит приказ о выделении трех подвод с патронами и винтовками Мосина и «арисака» товарищу Сунь Цзиу.

Цирк на улице

Это был замечательный ходя, настоящий шафранный представитель Поднебесной империи, лет десяти, а может быть, и 20? Охотно откликался на имя Мишка, а его китайское имя никто из русских не знал. Маленький, гибкий, загорелый до черноты, хотя только май на дворе, лютые морозы с ветрами закончились, а удушающая жара еще не наступила. По субботам он появлялся на хабаровской Соборной... извините, Красной площади, напротив бывшего доходного дома Плюснина. Сбрасывал с плеча прямо в пыль небольшой мешок, извлекал оттуда деревянного Будду, ароматические палочки, пару эмалированных чашечек и еще какую-то мелочь. Мишка — уличный фокусник и гимнаст.

Бродячие музыкантыМестные мальчишки знают его, поэтому они всегда его первые зрители. Вторыми собираются Мишкины соплеменники, народ любопытный, готовый часами ротозейничать на любом представлении. Только потом подтягиваются русские прохожие, а к их сбору Мишка уже размялся и начинает выделывать самые затейливые коленца. Вот он выгнулся назад дугой, куснул себя в грязную пятку, покатился как колесо по кругу, успевая командовать зрителям: «Кургома, порше, порше! Ходи, ишол!» Остановился, выпрямился, высоко подпрыгнул и упал горизонтально навзничь, ничуть не помогая себе руками. Вскочил еще раз и повторил прыжок, приземлившись уже ничком, ни на сантиметр не отвернув чумазое лицо с носом-пуговкой и веселыми глазками. Встал на колени, поставил чашку себе на лоб и медленно наклонился назад до касания головы и пяток — чашка не шелохнулась. Толпа одобрительно загудела: «Ишь, какой ловкий ходя!.. У него руки-ноги назад гнутся, вот это да!.. Костей нет!»

Как только градус симпатии возрос, Мишка схватил вторую чашку и пошел по кругу: «Твоя давай! Быросай деньги, мородеза!» Он хороший психолог, чувствует настроение людей всей кожей, даром что почти не моется. Женщин можно разжалобить, упирая на то, что ребенок, военному сказать: «Длавствуй, товалиса! Моя больсевика, молодой, холосая», а рабочего покрыть трехэтажным — русские парни обычно гогочут и добреют.

Гимнастические упражнения всегда перемежались с фокусами и русскими песнями, надо же перевести дух. Фокусы у Мишки немудрящие, но все равно никто из зрителей не мог их разгадать. Брал, например, свои чашки, демонстрировал всем: «Сыматри, ходя, пусзыдой? Рукава засуци холосо», ставил чашки вверх дном прямо на землю, засучивал рукава заношенной до дыр курточки, доставал два тряпичных шарика величиной с голубиное яйцо. Раз! Шарики исчезли прямо из ладоней. Мишка взял деревянного Будду, пошептал что-то, коснулся ароматической палочкой, дунул... Два! Перевернул чашку — а оба шарика там. Зрителей становилось больше, и они щедрее бросали монетки.

Еще русские очень любили песни в мишкином исполнении. Вот и сейчас он запел с широченной улыбкой: «Ехаррр ярмаррки ухарр купеза, ухарр купеза, шибака мородеза!», подбоченился и пошел вприсядку. Это был апофеоз мишкиной славы. Какой-то военный с выправкой царского офицера бросил в подставленную чашку не обычные полкопейки, а большую монетку в 50 копеек. Мишка быстро стрельнул смышлеными глазками, сделал еще круг и уткнулся в того же офицера, но спутал с кем-то другим — как жаль, что русские похожи друг на друга!

— Твоя давай!

— Я же только что дал, дружок, — удивился военный.

— Когда давай? Чера давай! Тебе люби бери, не люби давай, — засмеялся Мишка. Толпа была явно на его стороне. Военный оглянулся и неожиданно произнес вполголоса на мандарине:

— Тебя как зовут по-настоящему?

Китайский артистГоворил он с сильным акцентом, но вполне понятно. Мишка перестал смеяться и теперь уже сам оглянулся вокруг с удивлением.

— Ли Чэн.

— Где живешь? Отец, мать есть?

— Нет никого... живу в доме старого Чжан Юя, он меня кормит, а я отдаю деньги. Сегодня похлебку из бобов обещал.

— Ничего, товарищ тезка! Скоро, очень скоро и на твоей родине будет справедливая власть, будешь есть досыта и носить хорошую одежду. Я обещаю.

Сказав это так, что шумная толпа и не расслышала, на каком языке они шепчутся, военный повернулся и зашагал по улице Карла Маркса в сторону штаба войск, а маленький Ли Чэн смотрел вслед, не обращая внимания на возгласы зрителей. Он не знал, что это был Михаил Куманин, бывший подпоручик царской армии, а сейчас первый военный советник Чжоу Эньлая. Китай все глубже погружался во тьму бесконечной гражданской войны, теперь сцепились коммунисты и Гоминьдан. Пройдет несколько месяцев, и войска Фронтового комитета восстания товарища Чжоу откроют масштабные боевые действия против узурпатора Чан Кайши. С этого момента начнется история Народно-освободительной армии Китая (НОАК). Шел 1927 год.

Крылья колхоза

Нынешнее празднование Великой Октябрьской социалистической революции — хоть и некруглая (19 лет) дата, но самая радостная для него, Николая Ивановича Ли Гуй-чина, да и всего колхоза «Кантонская коммуна» в восьми километрах от Хабаровска. Потому что в этом году сбылась его давняя мечта — на деньги колхоза, а также всех китайских и корейских тружеников полей и огородов края был построен и подарен государству и лично товарищу Сталину самолет «Коминтерн».

Колхозники «Кантонской коммуны» на совещании животноводов. 1958Накануне праздника в конторе собрались чуть ли не все 200 колхозников, даже бригадир свиноводов Чен Вэн-зун, круглые сутки хлопочущий над своими поросятами. Стол покрыли роскошным кумачом (подарок Далькрайкома в придачу к почетной грамоте прошлого года, официально свидетельствующей, что «Кантонская коммуна» теперь колхоз-миллионер), за ним расселись десять передовиков производства, удостоенных чести полетать пассажирами на новеньком «Коминтерне». В центре, под портретом Сталина, восседал счастливый Николай Ли. Вопросов была тьма-тьмущая: как этот самолет выглядит? Правда ли, что он железный? Страшно ли летать? Как выглядит земля сверху? Передовики рассказывали наперебой, словно восхищенные мальчишки, один Николай старался держаться солидно, как подобает знатному бригадиру овощеводов и комсомольцу.

Пока тракторист Цао Бо-чин, парниковод Чан Дин-фу, Вася Ин Шу-гун и другие счастливчики перебивали друг друга, Николай вспоминал, как все начиналось. Он приехал в Хабаровск учиться в агротехникуме девять лет назад, да так и остался — все благодаря товарищу Ли Фу, первому председателю, который умел зажечь соотечественников идеями передового коллективного хозяйствования. Здесь, на берегах Амура, предстояло делом доказать преимущество артелей и колхозов перед индивидуальным хозяйством, а потом распространить этот опыт на Китай, когда коммунисты победят собаку Чан Кайши, злодейски убившего жену товарища Мао.

Ли Фу говорил: «Русские братья по классу каждый день и час осуществляют пятитысячелетнюю мечту наших предков о великой триаде — добро, истина, красота». Сначала «Кантонская коммуна» была небольшой артелью из 130 хозяйств. Хабаровский обком выделил 246 гектаров плохонькой земли на окраине города, семена, удобрения, сельхозинвентарь. Уже через год артельщики выполнили посевной и уборочный план на 120 процентов, чистый доход составил гигантские 710 тысяч рублей, а имущество потянуло на 500 тысяч. Еще через два года артель стала колхозом, значительно расширив площадь посевных полей и огородов, хотя и дальше от города. Сеяли сою и овес, производили несколько центнеров соевого сыра тофу, капусты собирали по 15–20 тонн с гектара, а помидоров по 60 центнеров. В отличие от других китайских колхозов «кантонские коммунары» жили не в убогих глиняных фанзах, а в добротных деревянных домах, причем многие семьи в отдельном жилье.

Плохого тоже было достаточно. В 1931-м случился бытовой конфликт, два колхозника убили двух других, а власть заставила считать это «обострением классовой борьбы», проводить общие собрания с требованиями для убийц высшей меры наказания. Шумное дело было, о нем много писали газеты «Тихоокеанская звезда» и «Рабочий путь» (на китайском). В 1933-м Далькрайком разогнал партячейку и правление, придравшись к тому, что Ли Фу выдал голодавшим соплеменникам колхозные деньги и продукты, а самым убогим и нищим отвел на кормление 20 гектаров. Больше Николай своего старшего товарища не видел. Но эти и другие эпизоды в канун Великого Октября вспоминать не хотелось, ведь это он, Ли Гуй-чин первым услышал призыв партии «Комсомолец, на самолет!» и стал всюду продвигать идею покупки самолета. Когда учился в Хабаровске на курсах подготовки председателей и бригадиров китайских колхозов, смог убедить заведующего курсами Ли Зин-фу, точнее, товарища Горчицына.

Колхозник «Кантонской коммуны» Чен Вен-зун – делегат выставки ВДНХ в МосквеВскоре в газетах появился страстный призыв «Кантонской коммуны»: «Мы — простые огородники и овощеводы, но мы рождены не ползать, а летать. Наши крылья — это будущий самолет «Коминтерн». Кампанию по сбору средств одобрили в обкоме и Далькрайкоме, обсуждали на встречах в клубе восточных рабочих. Говорили, что сам товарищ Сталин узнал о проекте и похвалил сознательность китайских колхозников. Ведь и правда, «Кантонская коммуна» собирала уже по полторы тысячи тонн овощей в год, на текущем счету в госбанке 363 тысячи 655 рублей, началось строительство четырех домов под квартиры и общежития, клуба с китайским театром, школы, читальни, бани, столовой, детских яслей. А теперь колхоз обрел и крылья!

Будущее казалось Николаю безгранично прекрасным. Он действительно прожил долгую жизнь, служил в Красной армии, воевал на Дальневосточном фронте в 1945-м, председательствовал в «Кантонской коммуне» вплоть до 1960-го года, когда ее преобразовали в совхоз имени Ленина в селе Тополево. Кстати, в 1980-е именно этот совхоз был самым нелюбимым среди хабаровских школьников, потому что их гоняли туда на сельхозработы. Словом, Николаю Ивановичу Ли Гуй-чину повезло гораздо больше, чем двум десяткам его товарищей, расстрелянных в 1938-м по печально известной статье 58, еще 16 колхозникам, принесенным в жертву ГУЛАГу, и подавляющему большинству бывших соотечественников, выселенных и лишившихся всего имущества в 1950-е годы.

Дмитрий БАЛЬБУРОВ