Пленили, да и пожалели мальца — высекли и отпустили назад в степи. А тот, не будь дурак, дорогу запомнил и нешутейный детский страх — тоже. Ведь запросто могли его эти дикие лесные люди жизни лишить. И чтобы победить в себе тот страх, набравший силу Чингисхан с ордой степняков прежде всего навалился на чжурчжэней, а потом уже повернул своих косматых лошадок на запад. Он разбил государство чжурчжэней в пыль, в осколки раздробил этот народ на племена, вытеснив их в леса и горы нынешнего Приамурья. Так появились здесь нанайцы, ульчи, орочи... — В огороде до сих пор нахожу чжурчжэньские монеты с дырками, — говорит и показывает Александр Удинкан. — Вот, у меня уже целая коллекция накопилась... Не знаете Александра Удинкана? Ну, значит, вы на теплоходе «Заря» не ходили вверх по Тунгуске до ее истока, образованного в результате слияния двух горных речек — Кура и Урми. Дошли бы до истока Тунгуски, а уж от него до Улики-Национального по Куру рукой подать — всего каких-то пять-шесть створных знаков. «Заря» в пять минут это расстояние пробегает и обязательно лихо причаливает к высокому песчаному бугру, увенчанному роскошной березой. Деревни тут не увидите. Она в километре от берега Кура спряталась в сухих дубовых релках, никакому наводнению те релки не достать. А вот приземистую белую хатенку Удинкана на самом берегу увидите обязательно. Она тут уже лет восемьдесят стоит, в землю вросла, рубленная из кедровых плах. Она — маяк для любого лодочника на Куре. Ибо всегда горит свет в холодных сенцах этой избушки, и свет этот далеко виден в ночи вверх и вниз по течению. Теперь эти места — мои родные. Я как впервые попал сюда в самом начале двадцать первого века, сойдя с «Зари» у той самой березы, так сразу и понял — это родина моя! Река один в один похожа на реку моего далекого детства Пёру, впадающую в могучую Зею. Чистоводная, с открытыми взору просторами пойменных лугов, веселыми кудрявыми релками. И рыбная, ну просто страсть какая рыбная!
— Щука там, щук — тучи, — рассказывал Гена, размахивая руками, как и положено настоящему рыбаку. — Вот такие щуки! Я куда блесну ни кину — в щуку попадаю! Этой щуки там, как у нас на Сахалине зимой наваги или корюшки: валом! Вот увидишь, Валера... А ночевать у Саши Удинкана будем. В тесноте, да не в обиде... Теснота оттого, что у нанайца Александра на пару с женой — сибирячкой Ириной — в то время было пятеро детей по лавкам, а в хатенке их — всего одна комната и кухонька с огромной кирпичной печкой. В комнате (она же и спальня) — двухэтажные металлические кровати, старый диван и деревянный двуспальный топчан, вплотную приткнутый к всегда теплому беленому боку печки. А тут еще и мы — двое перезрелых рыбачков-мужичков — на постой определились. Конечно, тесно. Но зато сумку из города мы на «Заре» такую тяжелую притаранили, что у всего местного населения настроение было просто праздничное. — И пряники вон какие! И конфеты — вон сколько! И яблоки! — радовались дети мал мала меньше, окружив стол. Трое из них чернявенькие, а двое — белобрысенькие. Вот где истинная дружба народов: русский с нанайцем. Темненькие — родные дети Александра, светленькие — кровинушки Ирины. Обнадеживающе круглился ее живот, и мы с Геной этот сразу заметили. Значит, будет у Удинканов совместный ребенок. Смелые люди, что и говорить. Ведь оба были они в то время без работы. Александр, фрезеровщик шестого разряда завода «Дальэнергомаш», в связи с его банкротством оказался на улице, как и тысячи других рабочих. Ирина тоже оказалась за проходной своей кондитерской фабрики. Совсем пропали, если бы не Природа-мать. Вспомнил Александр про родительскую развалюху на крутом берегу Кура и со своими детьми, будучи отцом-одиночкой, перебрался из города на родную землю. А в кетовую путину волею случая занесло в эту развалюху и мать-одиночку сибирячку Ирину. А как встретились два одиночества, так и не смогли потом расстаться. Первая зима для них была самая трудная. От голода их рыба и зайцы спасли. Тропили косых вдвоем, брали ружьем и петлями. С той зимы и до сих пор зайчатину Удинканы, сами понимаете, на дух не переносят. На всю жизнь наелись тушеной, вареной и жареной зайчатины, наперед наелись... Об этой необычной семье жена Геннадия Строева Галина сделала на краевом радио несколько замечательных репортажей. И не сглазили эти репортажи трудное счастье Удинканов, должен вам об этом сразу сказать. Выжила семья, сдюжила.
Но вернемся в начало века. Потому что очень хочется о той самой первой рыбалке на Куре рассказать в красках. Это же надо: щуки действительно шли на наши блесны как оголтелые, а потом попалась такая, что... Но сначала надо все-таки выйти из избушки Удинкана и сесть в лодку. Иначе как попадаешь на Прямую протоку, где и произошло это великое сражение крупнейших издателей Дальнего Востока и Восточной Сибири с мощнейшей курской щучьей группировкой... — Ну, вы разбирайтесь тут с продуктами, Ира, а Александр Иванович пусть нас все-таки отвезет на лодке на Прямую протоку. Уж больно не терпится снова щуку половить на блесну, как в прошлый раз, — кряхтит Строев, выбираясь из тесноты хатенки в просторные холодные сенцы. — Ведь ловится щука, да? Не кончился ее ход?.. — Да что вы, конечно, ловится. В октябре, да по малой воде, у нас тут всегда самая щука, — Александр, невысокий, чернявый, в коротких резиновых сапогах и драной телогрейке, улыбается заразительно весело. — Мы, нанайцы, так говорим шутя: «Рыбы нет, одна щука есть...» «Вихрь» заводится с трудом. Мотор старенький. И уже стучатся в голову две мысли. Первая: возьму Александра Ивановича в издательский дом... егерем. А что? Книги о природе делаем? Делаем! А тут такая природа — закачаешься. И вторая мысль: у егеря должен быть на лодке новый, надежный мотор. Наконец «Вихрь» ожил, и мы понеслись по Куру вверх по течению, и от нетерпения у меня потели ладони, сжимающие спиннинг, подаренный мне Юрием Кривоносовым, классным фотографом и одним из лучших рыбаков Приамурья. Юрия приобщил к газете «Приамурские ведомости» Гена Строев. Ее мы, уйдя из «Тихоокеанской звезды», основали в октябре 1990 года под эгидой краевого Совета народных депутатов. И вот Строев создал в молодом периодическом издании информационное рыболовное агентство ИРА. Надо ли говорить что ИРА еще больше подняла и без того высокий тираж «Приамурских ведомостей», к тому времени переместившихся из одной комнатки третьего этажа нынешнего Белого дома на площади Ленина на его седьмой этаж, заняв его полностью.
Но здоровье, несмотря на весь оптимизм, у него стремительно ухудшалось. Однажды, совершенно для меня неожиданно, Юрий зашел ко мне в кабинет и без всякого повода вручил один из лучших своих спиннингов. — Он принесет тебе, Витальевич, большую рыбацкую удачу, — сказал он тогда. — Колесом согнется, но не сломается. С ним любую щуку одолеешь, любого тайменя. А как одолеешь, так и меня вспомнишь. И мне там, среди верхних людей, станет приятно... Он давно маялся с сердцем. Через месяц оно его подвело окончательно и бесповоротно. Теперь я был просто обязан выполнить его завет — поймать на этот спиннинг огромную трофейную щуку. К следующей осени избушку Удинкана мы совместными усилиями расширили. Сгородили к ней пристройку с печкой и с полатями, как положено. И теперь мы со Строевым, приезжая на осеннюю либо зимнюю рыбалку, уже не так стесняли интернациональную семью, которую пополнила горластая чернобровая красавица Женька. Худенькая, в чем душа держится, а голос-то, голос! Через бревенчатую стену ее «песни» слышны днем и ночью. Шутили мы, мол, вырастет — станет певицей. А она выросла и хвать за фотоаппарат! Школу, мол, закончу, журналистом стану! А что? Глядишь, продолжит дело «Приамурских ведомостей», подхватит, как говорится, знамя из слабеющих рук...
И вот я, благополучно проиграв Игнату Андреевичу свою партию, уступаю место за шахматной доской Гене Кондё. Он был чемпионом на своем крейсере по этой древнейшей игре, но куда ему до истинного потомка чжурчжэней. Минут на десять всего-то работы с ним у Игната Андреевича, а потом они схлестнутся со Строевым, ох и схлестнутся! А я пока на теплых нарах у печки посмотрю, что за сказки в школьных тетрадках в клеточку накалякал корявым крупным почерком в своей избенке дед Игнат. По моей просьбе накалякал. Записал то, что слышал от своих предков, которым эти сказки рассказывали у дымных костров их бабушки и дедушки. Дед Игнат один живет в избушке, еще более древней и дряхлой, чем избушка Александра Удинкана. С воды, со стороны Кура, Игнатову избушку не разглядишь, потому что она снаружи не штукатурена и не белена, как это сделала Ирина со своим домом. Затерялась серая избушка деда в тени могучей дикой яблони, словно к земле крышей прижалась. Жердяной забор как маскировочная сетка. Раскрываю первую тетрадку. Начиная читать... А ведь никакой литературщиной тут и не пахнет! Слова корявые, точные, сладостные в своей корявости и точности. За письменным столом эти строчки из себя не выжмешь. Это все — с молоком матери. Это все — от Природы строчки. Это — истинная литература. Вот тебе и дед Игнат, вот тебе и шофер-механизатор на заслуженном пенсионном отдыхе! В Хабаровске вообще-то у него и квартира, и семья. Там и телевизор, и все удобства, ни комаров, ни мошек. Ан нет! Здесь живет, на Куре, считай, безвылазно. Разве что пенсию получить выбирается в город раз в месяц. Сказки-то настоящие. Именно нанайские, русским языком записанные, но по духу, по колориту, по ритмике — особенные. Ай да молодец дед Игнат!
— А денег мне много за это будет? — не теряется начинающий, но хваткий писатель-сказочник. — Тут ты не угадал, Игнат Андреевич. Не будет много денег, — вынужден я его разочаровать. — Тут для нашего издательства одни убытки, потому что книжные магазины завалены московскими тиражами детских комиксов. Мы не вернем затраты на издание, я это заранее знаю. Зато в библиотеки школ края твои сказки мы направим, сделаем доброе дело... — Ружье хотел новое купить, — вздыхает он мечтательно. — Но ради доброго дела — давайте, Витальевич, делайте эти сказки с Федоровичем. Со старым ружьем еще мал-мала за козами побегаю зимой. Но на патроны с картечью, надеюсь, вы мне за сказки все-таки денег подбросите? — Даже не сомневайся. Не будет денег, так сами патроны привезем... Конечно, можно посвятить целую повесть или даже роман Улике-Национальному. Более того, скажу для тех, кто не в курсе: в прошлом веке известный дальневосточный писатель Анатолий Максимов уже написал об этом селе повесть. Так ее и назвал — «Чудаки с Улики». Прекрасную повесть написал, и советская Москва ее издала. И весь Советский Союз с удовольствием читал эту книжку и с интересом знакомился с ее необычными героями. Вы не читали? Обязательно сходите в библиотеку и прочитайте. Не пожалеете! Открою вам секрет: Анатолий Николаевич — уроженец этих мест. Да-да! Реки Кур и Тунгуска для него — родина, как и для писателей Николая Наволочкина и Сергея Кучеренко. Максимов родился и вырос на этих берегах, стал писателем и сегодня большую часть своего времени проводит не в Хабаровске, а в своем скромном домике в Архангеловке, что расположилась в среднем течении Тунгуски, как раз между Николаевкой и Уликой-Национальным. Ну не удивительны ли эти места, в самом деле? Сама Природа-мать подталкивает к творчеству.
Ну и почему, спрашивается, не позаимствовать хороший заголовок у настоящего писателя? Лучше ведь все равно не придумать. Верно? Значит, так и оставим название этой новеллы — «Чудаки с Улики». Так и оставим... Валерий СМИРНОВ |
|||
|
|