Нанайцам села Сикачи-Алян посвящается
Гойнай ждал. Ему надоело пялиться в берег, и он все чаще оборачивался к реке. Дамур2 вскрылся четверть луны назад, иногда еще проносило отдельные льдины. Они медленно вращались течением, завораживая внимание. Наблюдая за ними, Гойнай размышлял о жизни, которая вот так же протекает мимо, или наоборот, несет его вроде той льдины, которая вскоре растает без следа, ничего после себя не оставив. Но молодость отвлекала от размышлений, молодость желала жить, молодость надеялась на несбыточное, и Гойнай снова глядел в сторону тропы. На рассвете вернулся с реки Тургэн3. Он ходил проверять сети, и теперь его лодка стояла на песке, а в ней лежала рыба, много рыбы — Гойнай заглядывал. Значит, скоро должны прийти жена и дочь Тургэна, чтобы потрошить рыбу. В эту весну чаще приходит одна Поликта4, говорят, мать ее плохо себя чувствует. Вот Поликту и поджидает Гойнай в своем скрытном месте за валуном. Его не видно ни с тропы, ни от лодки, зато ему видно все хорошо. Только холодно ждать без движения на ветру. Однако делать все равно нечего, а увидеть Поликту уж очень хочется! Гойнай снова повернулся к Дамуру. Он любил это время года, ведь именно в такое время он родился уже целых семнадцать зим назад. И породил его Дамур. По крайней мере, так утверждали приемные родители Саман5 и Гукчули6. Эту историю Гойнай слышал много раз, и каждый раз она звучала все более складно. В ту весну лед пошел ночью. Саман вышел на берег с угощением для проснувшегося Дамура и простоял на берегу до рассвета, прося Реку быть доброй к людям предстоящим летом. Возвращаясь, уже с высоты берега обратил внимание на темный предмет на льдине, приткнувшейся к отмели. Любопытство это было, или духи подтолкнули старика в спину, не поленился, вернулся к воде, присмотрелся — на льдине стояла плетенная из прутьев корзина. Стояла и шевелилась, из нее слышался писк. Саману подумалось, что это крысы шерудят в брошенной посудине, быть может, там была пища, и зверьки теперь пируют. Все-таки любопытство нужно было удовлетворить, если уж вернулся на берег. Саман отыскал длинную палку, сдернул корзину в воду и подтянул к берегу. В корзинке оказался... ребенок. В такой-то холод! Саман бегом принес его в дом, отдал жене: — На-ка, согрей скорее да накорми. А я пока спрошу духов, зачем нам ребенка прислали. Хозяйка развернула и ахнула: — Не зря он на льдине был. Не для тебя этот подарок — Дамуру. Верни скорее, пока Хозяин Реки не рассердился. У мальчика не было обеих ножек — просто культи чуть ниже колен, одна длиннее, другая короче. — Вернуть его мы всегда успеем, если жив останется. Если бы Дамур не желал, чтобы я его снял со льдины, разве он показал бы его мне? Таких случайностей не бывает. Правда, маленький пиктэни7? — сказал Саман и легонько потряс ручку младенца. Малыш крепко уцепился за палец. — Смотри-ка, схватился — разжать невозможно. Не хочет меня покидать. Это знак, пожалуй. Пойду-ка я, поговорю с Дамуром. Никто не знает, как именно разговаривал Саман с Хозяином Большой Реки, о таких вещах и не положено никому знать. У каждого свой язык для такого общения. Только к вечеру вернулся домой Саман. — Верно, не зря я нашел этого пиктэни. Это Дамур отдарился вместо нашего сына. — Да как же?.. Наш-то здоровый, сильный, красивый был и взрослый уже, — возразила жена. — Дамур дал знак, что необычный это ребенок, будет хорошим помощником в моих делах. — Какой из него помощник, если он без ног? Ему самому всю жизнь помощь нужна будет. Кто кормить-то его будет, когда ты состаришься? — Молчи! Хочешь поспорить с Дамуром? Он у многих забрал сыновей и мужей, но скажи, кому вернул? Позаботься лучше о младенце. Будет он мне помощником. Так и буду звать: Бэлэчимди8. Саман целую луну ежедневно с восходом солнца делал Дамуру подарки. Чтобы не обижался, в случае если Саман неверно понял знаки. А ребенок остался и вырос. Только все звали его не Бэлэчимди, а Гойнай — чужак. Так и не привыкли люди, а может, завидовали, что Саману Дамур подарок сделал. Хруст шагов по прибрежной гальке вывел Гойная из задумчивости. Чуть не прозевал! Красавица Поликта бежала к лодке словно молодая морин9. И одета она была в зимнюю, почти до земли касили10 из лошадиной шкуры. В прошлом такая одежда была у всех, теперь же в ней щеголяли только удачливые охотники и их жены или любимые дочери. Кроили касили из цельной лошадиной шкуры так, чтобы лошадиная спина приходилась на спину человека, а часть шеи с гривой закрывала голову. На капюшоне, по шее и частично по спине оставляли черную лошадиную гриву, и это было очень красиво, особенно на молодых женщинах. Гойнай подождал, пока Поликта прошла мимо камня, выглянул осторожно. Девушка расстегнула, раскинула в стороны полы касили, чтобы не мешали и не запачкались, подвернула широкие рукава, выгрузила из лодки на гальку рыбу, присела на корточки и принялась потрошить, складывая чищеные тушки в корзину. Она ловко орудовала широким каменным ножом и улыбалась чему-то. Улыбалась — будто солнце светило, и Гойнаю становилось тепло в груди, несмотря на низкие серые облака и сырой ветер с реки. Приятно было не только от улыбки. Под шубой у Поликты ничего не было, кроме длинного узкого передника, мало что прикрывавшего. Впрочем, так одевались все женщины племени. Но красавица Поликта будто специально сидела, раскинув крепкие колени прямо в сторону камня, за которым прятался Гойнай. Круглые груди колыхались по бокам передника в такт движениям проворных рук. И это было невыносимо сладко наблюдать. Наконец вся рыба была почищена. Поликта несколькими пригоршнями бросила внутренности далеко в воду, каждый раз приговаривая благодарность Дамуру за щедрость. — Эй, Гойнай! Хватит прятаться, иди сюда! Гойнай прижался спиной к камню и замер. Он вспотел от неожиданного разоблачения и не знал, как поступить. — Иди ко мне, Гойнай, я знаю, что ты тут. Будь смелее! Гойнаю ничего не оставалось, как подчиниться. На четвереньках он подбежал к Поликте и сел у ее ног, словно собака. Над ним смеялись за такой способ передвижения, так и звали — Инданай — «человек-собака». Гойнай знал это, и оттого ему стало вовсе неловко перед девушкой. Он мог передвигаться на своих культях как на ногах, и вполне ловко, но из-за разницы в длине ног это выглядело еще более уродливо, чем собачий бег. Теперь Гойнай сидел на холодной гальке и стеснялся поднять глаза на Поликту. Девушка потрепала теплой ладонью его волосы. — Ты хороший, Гойнай. Она вытащила из корзины две больших рыбы. — Возьми. Гойнай замотал головой. — Возьми, отнеси домой. Старой Гукчули нужно есть. Да и ты не жирный. Бери! Попросишь Дамура, чтобы рыба не обходила сети моего отца. Отказываться было нельзя. После ухода старого Самана на берег Последней Реки Гойнай со старой и уже вовсе не красивой Гукчули стали жить плохо, даже очень плохо. Никто из жителей селения не умел заменить Самана, и с просьбами к Дамуру обращались через Гойная, помня, что он порожден Рекой, но в его способности не слишком верили. Он и сам знал, что не силен в шаманском деле. Саманом нужно родиться, а он лишь видел, как это делал настоящий саман. И все-таки часто ему казалось, что Дамур его слышит и даже подает знаки. Гойнаю было интересно распознавать их, и вместе с тем страшно было ошибиться, потому что от этого зачастую зависели жизни людей. Но обращались к нему редко, только в крайних случаях, когда никакие другие средства не помогали. Поэтому и благодарности в виде пищи или нужных вещей Гойнаю с Гукчули доставались нечасто. По обычаю односельчане с каждого улова или охоты уделяли часть неимущим, потерявшим кормильца, но это были скудные подачки. Все-таки щедрость в значительной мере зависит от личных симпатий, а Гойная по-прежнему считали чужаком. Гойнай непроизвольно лизнул теплую, пахнущую рыбьей кровью ладонь Поликты и от этого собачьего жеста вовсе смутился, схватил рыбин и быстро поковылял вверх по тропе, чувствуя спиной жалостный взгляд девушки. Он до слез ненавидел себя за свою неполноценность. Как он хотел бы быть стройным и красивым как Имдар11. Конечно, чего бы Имдару не смеяться громко и часто, если он здоров, и оттого у него все получается, и все девушки смотрят в его сторону и после что-то шепчут подружкам... «Если бы я был таким, как Имдар, Поликта не отказалась бы стать моей женой», — подумал Гойнай, зубами отдергивая входной полог: — Гукчули, смотри, я рыбу принес, сегодня сытно поедим! — Ты умный, сынок, как я без тебя жила бы? Давай-ка, я огонь сильней разведу, быстро сготовлю. Отдохни пока. Саманский труд — он не легче рыбацкого. Помню, Саман так устанет, что и есть не может... Гойнай не отвечал. Он думал о Поликте. Лето ворвалось на берега Дамура стремительно. Зазеленела тайга, забурлила жизнь звоном насекомых, криком птиц, шумом листвы и речных волн. Летом жить сытнее, теплее, а значит, и веселее. Гойнай, чтобы отвлечься от мыслей о Поликте и своем уродстве, часто и надолго уходил на дальний мыс, где в одиночестве пытался разговаривать с Дамуром. Он вспоминал все случаи, когда удавалось наблюдать, как это делал Саман. На просьбы научить Саман обычно отвечал, что у каждого свой язык для общения с духами, это нужно чувствовать, и никакие советы тут не помогут. Вот Гойнай и пытался с чувством задавать вопросы Реке и чувствовать ее ответы. Он знал, что попусту беспокоить Дамур опасно — рассердиться может. Но ведь нужно же как-то учиться. Когда была плохая погода, Гойнай прятался в своем тайном месте — под густой старой елью. Отсюда не видно реку, тут сумрачно, зато сухо и теплее, чем на берегу. Здесь можно было думать. Гойнай перебирал в памяти наставления Самана и его рассуждения об устройстве мира. Старый Саман говорил, что главное его дело — стараться уравновесить Холод Севера и Тепло Дамура. Дамур дает людям рыбу — основную пищу. Холод закрывает реку, зато по льду приходят с заречных пастбищ лошади. Лошади — основной источник теплых шкур для зимней одежды и костей, из которых люди делают многие инструменты и орудия охоты. Саман рассказывал легенды, слышанные им от стариков, будто в давние времена лошади водились и на этом берегу в большом количестве. Но люди тогда предпочитали добывать оленей, у них более теплый мех и вкусное, жирное мясо. Теперь, уже очень давно, олени встречаются редко и малыми табунками, добыча оленя считается большой удачей. О былых вкусных временах свидетельствуют большие кучи оленьих рогов на самом высоком месте берегового обрыва. Люди до сих пор приносят к ним угощение Оленьему Хозяину. Причиной исчезновения оленей Саман считал победу Дамура, несущего тепло из Земель Тепла, над Холодом. Река с каждой весной вскрывается все раньше, а замерзает позже. Олени не любят тепло, они откочевали в Земли Холода. Лошадей тоже стало меньше, но они еще держатся на сытных лугах левобережья Дамура. Для вскрытия реки Саман делал илгэ12 — рисовал черной краской или выбивал на прибрежном камне или на скале, обращенной к реке, лицо Дамура. Оно похоже на человечье, только все покрыто мелкими волнами. Люди, которым Дамур показывается, видят его именно таким. Гойнай не единожды видел лицо Дамура в реке. Это бывает при мелкой ряби, когда долго вглядываешься в темень воды и при этом даёшь воде жертвенную пищу и говоришь добрые слова хозяину реки Дамуру. Лик его бывает именно такой: лицо как у человека, но все покрыто волнами, словно морщинами. Холод призывать почти никогда не нужно, он приходит сам из мест, над которыми по небу никогда не проходит Солнце. Но вот лошади и другие нужные звери не всегда сами приходят на берег людей. Тогда Саман должен был делать их Илгэ на скале или береговых камнях, и они вскоре после этого приходили, чтобы стать одеждой и другими нужными людям вещами. Если звери плохо видят рисунок (может, ушли слишком далеко), его приходится выцарапывать или даже выбивать глубокими бороздами и затем ярко раскрашивать красной краской. Когда лошади совсем не приходили, Саман вызывал лосей. Но их всегда мало, приходят неохотно и поодиночке или небольшими группами. Видимо, Лосиный Хозяин не любит людей, и с этим трудно что-либо поделать. Это как между людьми — если уж кто-то тебя сильно обидел, то какие бы ласковые слова потом ни говорил, какие бы хорошие подарки ни дарил, а на дне души к такому человеку все равно остается недоверие. Наверно, в прошлом люди крепко обидели Лосиного Хозяина.
И, как все хорошее, лето закончилось быстро. Упал на тайгу оранжевый цвет, прилетел ветер из Земель Холода, небо посинело. И оголилась тайга, приготовилась пережидать недобрые времена. Люди заготовили в эту осень много сушеной рыбы, теперь можно было провожать Лето и встречать Зиму. Не забыли между делами и к празднику приготовиться. Лучшие куски рыбы, заквашенную с весны черемшу, грибы, коренья и другие лакомства снесли на поляну на мысу над Дамуром. Кто-то из охотников принес зайца, кто-то фазана. Имдар и тут отличился — принес целую тушу косули. Принесли и веселый напиток, какой же праздник без него! Готовили его старые женщины из пережеванных ягод втайне от всех. Все видели синие губы старух, но где они прятали шипящий напиток, не могли отыскать до срока даже самые страстные любители веселья. Под древним развесистым деревом висело Одзапу — пустое бревно, изготовленное Саманом много лет назад из ствола ели. Гойнай должен был договориться с Одзапу, чтобы в такой праздник оно издавало веселые звуки. Прежде всего, он покрыл спину Одзапу мягкой шкурой, украшенной по краям цветными ракушками, затем помазал лицо Одзапу жиром и растертой рыбьей икрой — покормил. После покормил колотушки и повесил их на шею Одзапу. Теперь Одзапу отдыхает после еды и набирается сил для долгой работы. — Э-э-эй! Э-э-эй! — запели старухи. — О-о-ой! О-о-ой! Э-э-эй! Э-э-эй! О-о-ой! О-о-ой!.. Под эту древнюю песню — призыв ко всем добрым духам старики приступили к кормлению Хозяев. Первым по обычаю угощали главного кормильца, Хозяина Реки Дамура. Самый старый мужчина нес к берегу маленькую, размером в локоть, берестяную лодочку, нагруженную угощениями. За стариком спускались по тропе остальные люди, одетые в праздничную одежду, замыкали шествие женщины с детьми и поющие ту же песню старухи. Все хотели благодарить Дамура за хорошую жизнь, похоже, даже собаки, которые бежали вслед за людьми. Старик опустил лодку в воду, проговорил положенные слова и легонько толкнул суденышко от берега. Лодочка покачалась на мелких волнах, повернулась и вдруг поплыла быстрее, увлекаемая течением. Старухи запели громче, еще громче. Люди вздохнули с облегчением: Хозяин принял угощение, значит, люди не слишком нарушали правила и не обидели Реку. Можно надеяться, что и зимой они не останутся без рыбы. Каждый бросил далеко в воду свое угощение, приговаривая шепотом личную благодарность или просьбу. Никто не посмел покинуть берег, пока лодочка с дарами благополучно не скрылась за поворотом реки. Все снова вернулись на площадку под деревом. Теперь следовало кормить Хозяина Тайги. Для него было изготовлено липовое корыто, которое до краев наполнили самыми разными вкусностями, главными из которых считались заячье мясо, орехи и ягоды. Тот же старейший человек понес корыто в лес на Место Кормления. Сюда приносили дары охотники перед уходом на добычу и после удачной охоты. Те, кому нужны были жерди для жилища или живая древесина для других дел, здесь просили позволения взять дерево или его часть. Но теперь это был общий дар всех жителей селения за доброту Тайги. Корыто поставили на специальный помост из тонких жердей. Старик сказал слова благодарности за сытость и благополучие людей. Каждый человек положил на помост свой подарок. Теперь следовало благодарить Подя — Огонь, дающий тепло, а через него его отца Солнце и мать Землю. Огонь для этого случая должен был вызывать молодой неженатый мужчина. Кто бы сомневался, что старики отдадут предпочтение Имдару? Тот весело и быстро, казалось, вовсе без напряжения выкрутил огонь из огневой доски, раздул и прямо в ладонях поднес к заранее уложенным сухим дровам. Огонь запылал, видимо, дрова показались ему вкусными. Под пение старух старейший бросил в костер длинные сухие стружки, свитые в кольца. Подя принял их с восторгом, взвившись высоко вверх. Через огонь старик покормил и Небо, отправив ему запах пихтовой смолы, опущенной на раскаленные угли. Теперь люди имели право веселиться в свое удовольствие. Этот праздник благодарения Лета имел еще одно назначение — образование новых семей. Разряженные в новые красивые одежды парни и девушки уже давно поглядывали друг на друга. Большинство заранее выбрали себе пару, а некоторые даже договорились между собой. Гойнай, посматривал на Поликту, но было понятно, что хоть по возрасту он давно жених, его никто не воспринимает всерьез. Лишь однажды Поликта взглянула на него и даже улыбнулась, но все остальное время смотрела на Имдара. И он посылал ей многозначительные взгляды. Но на Имдара глядели почти все девушки — безусловно, он был тут самым лучшим женихом. Конечно, люди могли создавать семьи в любое время года, но считалось, что соединение молодых во время осеннего праздника обеспечивает счастливый брак. Молодым приходилось сдерживать нетерпение — их время начнется, когда Солнце не сможет их видеть. А пока светило было еще высоко, можно было начинать всеобщее веселье. Старшая старуха принялась наливать веселый напиток в деревянный ковш, вырезанный в виде изогнутой рыбы, и подавать подходящим в порядке очереди. Первыми выпивали старухи, замужние женщины и за ними девушки. Так было принято, потому что веселье всегда создают женщины. А для этого женщины сами должны стать веселыми. И пока мужчины нетерпеливо ожидали в очереди свой ковш, женщины уже раскраснелись и заулыбались. Гойнаю подали ковш первому среди мужчин, так как ему предстояла работа, за которую тоже лучше приниматься веселым. По сигналу стариков Гойнай приступил к извлечению праздничных звуков. Все встали в круг, даже малые дети и женщины с новорожденными, которых примостили на спине в специальных кожаных сумах. — О-о-ой! О-о-ой! Э-э-эй! Э-э-эй! — запели старухи, и все подхватили: — Э-э-эй! Э-э-эй! О-о-ой! О-о-ой! В такт звукам Одзапу и собственному пению люди стали притопывать и двигаться по кругу в одну и другую сторону. Это было общее благодарение всем силам Природы, которые позволили присутствующим прожить еще один год. Отплясав положенное, старухи вдруг завели быстрый мотив: — Ой! Ай! Оо-эй! Ой! Эй! Оо-ай! Круг распался, все стали танцевать вразнобой, смеясь и толкаясь. Многие потянулись к старухе, раздающей веселый напиток. Она теперь наливала понемногу, лишь на один глоток, так как праздник впереди еще длинный, а веселый напиток не бесконечный. Гойнай изменил ритм звучания Одзапу. Настало время воспоминаний. Теперь каждый мог станцевать то, что больше всего запомнилось ему за прошедший год. Есть, конечно, общие несчастья и общее благополучие, но каждый из нас запоминает что-то особенное, важное только для него одного, что повлияло на его личную жизнь. Первой показывала свое событие Гаса13, вдова, муж которой утонул на ее глазах. Она долго и старательно играла роли рыбака на лодке, ужасный Худун14, внезапно налетевший с берега, Дамура, поднявшего высокие волны, и саму себя, смотрящую на гибель мужа с берега и ничем не способную помочь. Гойнай как мог подыгрывал печальными ударами в среднюю часть бревна. Затем молодой охотник развеселил собравшихся, танцуя свою охоту на кабанов. Он был с отцом, хотел заколоть подсвинка, но неожиданно большая свинья бросилась на него, сбила с ног. Он успел вонзить копье ей в брюхо, а подоспевший отец добил злую свинью. Молодец обнажил живот и, танцуя, показывал шрам, явно подкрашенный и увеличенный, якобы оставшийся от раны, полученной в борьбе с клыкастой кабанихой. Молодожены, прожившие год вместе, показывали, как хорошо им было вдвоем, как они построили свой хурбуни15, и как сладко им было у очага. Жена, выпячивая и без того большой живот, показывала результат счастливой жизни. Как все и ожидали, самый зажигательный танец-рассказ исполнил Имдар. Именно он добыл самого крупного лося из тех, что даровал в конце зимы Лосиный Хозяин, и это чуть не стоило ему жизни. Все сто раз слышали эту историю и знали в подробностях, но все равно зрелище было захватывающим. Некоторые зрители даже стали подтанцовывать и взяли на себя некоторые роли этого повествования. В самый критический момент лось копытом перебил древко копья. Чудом Имдар удержал верхнюю половину с наконечником, успел поднырнуть под занесенные копыта и вонзил копье в грудь гиганту. Копыто лишь вскользь прошлось по спине Имдара, раскроив кожу, но не тронув мышцы. Гойнай полночи стягивал шкуру на спине Имдара волосом с гривы морин. Рана была неопасная, но шрам получился красивый, на зависть всем мужчинам. И сейчас Имдар, скинув куртку, демонстрировал этот шрам. И все громко восхищались, особенно девушки. И так все, кто пожелал, танцевали свое событие, пока Солнце не коснулось вершин деревьев. Тут Гойнай с облегчением сделал перерыв в своей музыкальной работе. Все повернулись к светилу, и каждый прошептал свою благодарность. Наступило время выбора спутника жизни. Так было заведено с давних времен, что право выбора предоставляется девушке, а юноша может согласиться или нет. А уж если пришли к согласию, то становятся молодые двумя половинами одного целого: эди16 решает и делает все, что снаружи хурбуни, а аси17 распоряжается всем, что внутри. Духи охраняют семейные связи, и супруги никогда не помышляют об измене. Кроме одного дня — праздника проводов Лета. В этот день духи тоже веселятся и людям дозволяют расслабиться и немного пошалить. После захода Солнца любая женщина может выбрать любого мужчину и увести его на короткое время. В таком случае мужчина не должен слишком сопротивляться женским желаниям. Чтобы не было стыдно перед духами и супругами, люди закрывали лица бахромой из полосок мягкой коры, некоторые вырезали маски из рыбьей кожи, а иные просто связывали пучок травы и надевали конусом на голову, прикрывая верхнюю часть лица. В темноте все равно не видно, да и некому смотреть, кроме старух — все заняты выбором «друга ненадолго» или спутника на всю жизнь. Гойнай не прятал лица. Ему все равно не скрыться от глаз — любой узнает по ногам. К тому же не может он прервать музыку, пока не закончится праздник. Да и не выберет его никакая женщина, а тем более девушка. Он и не хотел никого, кроме Поликты. Гойнай глаз не спускал с нее, а та, хоть и скрывалась под маской, непрерывно вертелась около Имдара. И от этого сердце Гойная сжималось, и ему хотелось умереть.
А молодежь быстрая музыка только распаляла. Они прыгали гурьбой так, что уследить было невозможно, и в какой-то момент Гойнай понял, что не видит Имдара. Он отметил и беспокойство Поликты, она явно искала желанного «друга». Пометавшись среди молодых, Поликта подбежала к Гойнаю, подняла маску. — Ты не видел Имдара? Гойнай, что ты молчишь? Ты видел? С кем он ушел? — Поликта, я не видел, — ответил Гойнай, улыбаясь во весь рот. — Ты не мог не видеть! Ты же все время туда смотрел! С кем он ушел? — Я на тебя смотрел. Зачем мне этот Имдар? И в это время в круг вошел Имдар, а за ним, словно привязанная, красавица Гакта. Имдар делал вид, будто не обращает на нее внимания, а Гакта18, напротив, всячески старалась показать свои права на только что приобретенного супруга. Наконец, Имдар отыскал взглядом Поликту, быстро подошел. — Поликта, я тебя ищу, куда же ты пропала? Уж не выбрала ли ты в мужья Инданая? — Сам ты кобель! Уходи от меня! Очень может быть, что я возьму в мужья Гойная, но уж точно не тебя! С последними словами Поликта развернулась и убежала в темноту. Больше в этот вечер Гойнай ее не видел. Праздник закончился сам по себе под утро, когда кончился хмель, а с ним все тайные желания и веселое настроение. Гойнай, наконец, оставил в покое свой инструмент, на прощанье смазав ему рот остатками веселого напитка. Несмотря на усталость, спать не хотелось. В рассветных сумерках Гойнай поплелся на берег, к своему любимому камню. Слова Поликты звенели в ушах сильнее Одзапу. Неужели это правда? Неужели духи сжалились над безногим и решили сделать его счастливым, дав в жены лучшую девушку селения?! Спустившись на берег, Гойнай не поверил своим глазам: за его камнем, укрывшись от ветра, сидела, сжавшись в комочек, Поликта. Он тихонько опустился рядом. Она дрожала, всхлипывала. Гойнаю хотелось отдать ей все свое тепло. Он обнял девушку, погладил по голове. — Не плачь, Поликта, все будет хорошо. — Он мне обещал! Он обманул меня! — Поликта, забудь его. Он не стоит твоих слез. — Ну как это может быть? Обещал, а пошел с этой Гактой! Как это, Гойнай? Я не могу его больше видеть! — Не думай о нем. Ты хорошая, ты добрая, ты честная, Поликта. Ты точно держишь свое слово. Помнишь, ты сказала, что сделаешь меня своим эди? Теперь я буду брать плату за лечение и за то, что вскрываю реку и пригоняю зверей. Мы с тобой построим большой хурбуни, такой, чтобы вместились все наши дети. У нас всегда будет много вкусной еды. Представляешь, как хорошо будет нам в нашем собственном хурбуни? Ну, не плачь! Праздничная ночь еще не кончилась, мы можем стать мужем и женой прямо сейчас. Хочешь? Гойнай придвинулся к любимой. Тепло ее тела обдало его жаром, голова перестала контролировать движения. — Подожди, Гойнай. Я устала, — Поликта поднялась, подошла к воде, умыла лицо. — Поликта... — Гойнай, ты хороший, ты добрый. Но я не смогу жить в одном селении с этим Имдаром, ты же понимаешь... — Ладно, иди домой, бери свои вещи. Пока все спят, мы погрузим все в лодку твоего отца и уплывем. Говорят, ниже по реке много островов. Поселимся на одном из них, сделаем жилище и будем жить сами, одни. Хочешь? Поликта стояла и задумчиво смотрела на движение воды. — Ну, что, хорошая, поплыли! Ты согласна? — Может быть, Гойнай, может быть, я и уплыву с тобой. Просто сейчас я не могу оставить своих родителей. И ведь близко холода. Мы не успеем построить хурбуни и заготовить пищу. Давай дождемся весны, Гойнай. Не грусти, я тебе обещаю, мы уплывем отсюда. А сейчас надо выспаться. Нет, ничего в жизни Гойная не поменялось. Поликта приходила к нему на берег, когда было не слишком холодно, или когда нужно было потрошить рыбу, пойманную отцом. Она была приветлива с Гойнаем, но всегда грустна и, казалось, улыбалась через силу. От разговоров о будущем Поликта уклонялась, да Гойнай и сам понял, что они неуместны. С наступлением зимы встречи стали и вовсе редки. На первой зимней рыбалке случилось несчастье: отец Поликты, опытный Тургэн, провалился под лед. Те, кто рыбачил неподалеку, помогли ему выбраться, но простыл Тургэн крепко, слег и не вставал до весны. Когда никакие средства не помогли, позвали Гойная — сама Поликта позвала. Гойнай призвал всех духов, вспомнил все способы лечений, которыми делился старый Саман. Гойнай не спал сутками у лежанки больного, но все его усилия мало помогали. Потихоньку запасы в доме Тургэна подходили к концу. И выжила его семья, да и Гойнай со своей приемной матерью, лишь благодаря обильной и регулярной помощи Имдара. Поликта сначала гнала его. Тогда он стал просто оставлять мясо и рыбу у входа. Хозяевам приходилось забирать дары, чтобы не пропали. А как на самом деле они были необходимы! Мать Поликты плакала, Поликта ходила сама не своя. Однажды на обещание Гойная вылечить отца она сказала: — Если он уйдет на берег Последней Реки, я пойду за ним! И Гойнай сделал попытку забрать болезнь Тургэна себе. Он слышал от Самана, что такое возможно, но при этом, не умея сбросить болезнь с себя, можно умереть самому. «А что стоит моя жизнь и зачем она мне без Поликты? Пусть хоть ей будет хорошо. И отец ее хороший, добрый человек, пусть живет!» Гойнай, несмотря на лютый мороз с ветром, воздал жертвы всем духам, большим и малым, всех просил помощи в предстоящем деле. Не за себя просил, за отца Поликты. Затем не ел три дня и смотрел на солнце днем, а ночью на огонь. И, наконец, приступил. Он раздел Тургэна донага и разделся сам, лег на больного, сказал накрыть их теплыми шкурами и не открывать, пока кто-то из них не попросит. Запретил разговаривать и пускать посторонних до окончания лечения. На третье утро жена и дочь услышали голос Тургэна: — Откройте, жарко! Тургэн поднялся, свалив в сторону тело Гойная, потянулся и попросил есть. И лишь потом увидел, что совершенно раздет. Теперь настала очередь Гойная болеть. Он не умер, но лежал будто мертвый и лишь изредка с всхлипом вдыхал и медленно, беззвучно выдыхал. Как лечить такую болезнь уж точно никто не знал. И за Гойнаем просто ухаживали как за умирающим Поликта со своей матерью и старая Гукчули, которая перебралась в жилище Тургэна. Но в одно утро Гойнай попросил пить, встал и вышел на воздух. — Куда ты, сынок, простынешь! — запричитала Гукчули. — Пойдем домой, мать. Я здоров, что еще тут делать? И они пошли. Конечно, Тургэн был благодарен, он теперь постоянно снабжал их свежей рыбой. Но Гойнай после болезни изменился. Он больше молчал, отвечал иногда невпопад, или застывал на одном месте, о чем-то думая так, что не слышал ничего вокруг. — Почему ты такой, Гойнай? — спрашивала, иногда заходя в гости, Поликта. — О чем ты думаешь? Что с тобой? — Я был на берегу Последней Реки. — Но ты же вернулся! — Я жалею об этом. — Мне так жалко тебя, Гойнай! Ты хороший, ты спас моего отца. Ну как сделать, чтобы ты стал снова веселым? — Уплыви со мной на далекий остров. — Гойнай! Ну куда же мы поплывем, зима, лед на реке. — Для тебя я вскрою реку раньше срока. Поплывешь? — Нельзя, что ты! Дамур рассердится. Давай уж подождем, недолго осталось. — А ты поплывешь? — Ну конечно, Гойнай! Только будь снова веселым! Солнце поднималось все выше и действительно, близился срок окончания ледостава. Пора было будить Дамура. Пришел веселый Имдар, принес поросенка, целиком. — Тебе жир нужен, Гойнай, и твоей Гукчули тоже не помешает пополнеть. Можешь доброе дело для людей сделать? — Доброе дело делать приятно, если оно получается. Какое дело? — Пригони табун морин. — Нет. Ты же знаешь, их совсем мало осталось. Нельзя, пусть разведутся, тогда пригоню. — Они уже развелись, наверно. Может, еще из других мест прикочевали. Попробуй позвать их. Людям нужны шкуры и хорошие кости. — Я попрошу лосей. — Гойнай, лоси не то. Гони морин, я тебя отблагодарю, ты меня знаешь. — Нет. Я не стану вызывать морин. Не проси.
Назавтра пришла Поликта. Она была загадочна, улыбалась своей удивительной улыбкой, от которой в груди Гойная загорался огонь. Она подошла совсем близко, обняла Гойная, прижалась грудью и положила голову ему на плечо. — Ты хороший, Гойнай. Скажи, ты можешь сделать для меня одно дело? — Конечно! Если сумею, я все для тебя сделаю! — Я знаю, ты это умеешь. Ты уже делал такое. Обещаешь? — Пусть я уйду на берег Последней Реки, если не сделаю для тебя то, что просишь! — Я так и думала. Ты самый хороший, Гойнай! Прошу тебя, пригони морин! Гойнай опустился на землю. — Не обижайся, хороший! Посмотри, моя касили совсем износилась. Я в ней некрасивая. Ты хочешь, чтобы я была красивая? Гойнай кивнул, не в силах найти слов. — Пригони морин, я мечтаю о новой касили. Сделай для меня это. Один раз. Ну, одну морин ты можешь привести на этот берег? — Ладно. Обещал — приведу. Следующие три дня с утра до вечера Гойнай сидел, подстелив под себя кусок шкуры, у большого камня на берегу Дамура. Он выбивал морин. Конечно, по памяти. Сначала он нарисовал их углем. Затем принялся выбивать прочным камнем. Наутро четвертого дня Гойнай растер в каменной плошке красный камень, смешал его с жиром и втер в углубления рисунка. Красные лошади будто живые шли вдоль берега и поглядывали на своих сородичей на противоположном берегу Дамура. Теперь оставалось ждать. Гойнай целыми днями сидел под своим камнем и глазел на потемневший лед реки. Имдар не появлялся. Зато по нескольку раз на день прибегала к нему веселая Поликта. — Не пришли? Не видно морин, а, Гойнай? Гойнай почему-то не радовался больше Поликте. Если быть честным, он не хотел, чтобы лошади подчинились волшебству его рисунка. И вместе с тем, с какой-то мстительностью он желал, чтобы данное Поликте обещание исполнилось. Чтобы знала, что он не такой, как Имдар! Лошадки пришли. Маленький табунок прибыл по льду в полном составе: две лошади, два жеребенка и впереди осторожный вожак. Поликта как раз была на берегу. — Смотри, какие красивые, — прошептала она. — Ты замечательный, Гойнай! Ты настоящий Саман! Я побегу, хорошо? — Можно брать только одну морин, слышишь? — Хорошо, Гойнай. Только одну. Ночью Гойнай проснулся от скрипа и шороха. Он, не одеваясь, выскочил из жилища и бросился на берег. Дамур проснулся сам, без приглашения, гораздо раньше времени. Гойнай стоял у самого берега, внимал разговору льда и думал, что наверно Саман прав: Дамур все больше побеждает Холод, и скоро настанут времена, когда зверей не станет вовсе, люди будут питаться рыбой и круглый год будут ходить в одеждах из рыбьих кож... Дома Гойнай обнаружил переднюю часть лошадиной туши. — Добрый этот Имдар, хороший человек, — говорила Гукчули. — Сам принес, сильный. Говорит, это твоя доля. На праздник пригласил нас с тобой. Говорит, без самана Гойная не смогли бы сразу пять морин добыть. Я хочу пойти с тобой, Гойнай. Давно я на празднике не была. Как не сходить, если такие хорошие люди как Поликта и Имдар семью создают! — Конечно, как не сходить. Иди вперед, Гукчули, я тебя догоню. Больше Гойная никто не видел. Пропала и лодка Тургэна. Тургэн не обиделся, сделал новую. А Поликту иногда видели у камня, где раньше обычно сидел безногий Чужак-Гойнай. Она подолгу смотрела на стремительные воды Дамура, а иногда пускала в реку маленькую лодочку. Люди стеснялись спросить, зачем она это делает, а сама она не говорила. Однажды пришли на лодках люди из нижних селений. Среди прочих новостей рассказывали, будто еще ниже них, в селении у самого устья живет необыкновенный получеловек-полузверь, который может лечить страшные болезни и вызывать из лесу лосей. Но сами они не видели, а только слышали от других. На осеннем празднике никто не станцевал исчезновение Гойная. Может быть, не хватило времени, или в этот раз старухи мало нажевали веселого напитка, но не нашлось и желающих показать охоту на последних морин. О лошадях забыли, как только сносились касили из их шкур. Только на прибрежных камнях по-прежнему паслись морины-илга, поджидая с противоположного берега своих сородичей, ушедших в вечность... ...— Уважаемые экскурсанты! Мы с вами находимся на территории уникального объекта культурного наследия, памятника археологии федерального значения «Петроглифы Сикачи-Аляна». На этих камнях на самом берегу Амура древние люди выбили всевозможные рисунки, среди которых вы сможете заметить изображения зверей, птиц, змей, рисунки неопределенного значения. Для чего предназначались такие изображения, можно только догадываться. Ученые полагают, что они носили культовое, ритуальное значение. Самыми древними изображениями считаются рисунки лошадей и личины. Полагают, что личины изображали шаманов. Что касается изображений лошадей, то известно, что дикие лошади обитали на этих территориях во время ледникового периода и исчезли в начале глобального потепления около двенадцати тысяч лет назад. Теперь вы можете прогуляться по берегу, отыскать изображения и попытаться представить, что думали древние люди, выбивая их на камнях. Виктор КВАШИН |
|||
|
|