Сквозь редакторское сито

Если кто думает, что к рукописям писателя-эмигранта Всеволода Никаноровича Иванова, нашего именитого земляка, редакторы относились с великим почтением, тот ошибается: страницы буквально исчерканы вдоль и поперек. И это, в общем-то, нормальное для литературной среды явление. Другое дело — кто и как реагирует на такую правку.

К примеру, Георгий Георгиевич Пермяков, тоже бывший эмигрант и литератор, крайне ревниво относился к замечаниям редакторов, встречая в штыки любую реплику. В одной из своих архивных папок, названной «Садизм» и разосланной многим знакомым, в том числе и автору этих строк, он вспоминал с обидой:

«Вс. Н. Иванов и я — Г. Пермяков — ходили в Союз писателей Хабаровска и его журнал примерно с 194... . Там были дарованья и бездари. Из-за войны, 1941–45, образованье малое. На пятницах нас громили, чуть не до расстрела. Особенно садизмила Шестачиха (Юлия Шестакова) <...>.

Журнал „Дальний Восток“ хронически выбрасывал мои лит<ературные> вещи, за редким исключеньем. Хронически устраивал мне пакости <...>. Хотя я печатался в 70–80 изданьях СССР и заграницы, автор книг и мини-лауреат, дважды». Жаль, что Георгий Георгиевич столь близко к сердцу принимал обычную литературную критику. Конечно, удовольствия в ней мало, но через это прошли все авторы — тот же Всеволод Никанорович терпеливо сносил замечания рецензентов и основательно правил рукописи. Что касается якобы предвзятого отношения Юлии Алексеевны Шестаковой, то именно она написала рекомендацию Вс. Н. Иванову для вступления в Союз писателей СССР, что потребовало известной смелости — все-таки «бывший белогвардеец, эмигрант».

От редакторов в те годы, замечу, зависело очень многое. Но если в дни моей журналистской юности, выпавшей на 1970-е годы, их часто поругивали, называли «губителями творческих дарований», то сейчас вспоминают с... благодарностью и уважением.

И действительно, редакторы Хабаровского книжного издательства и журнала «Дальний Восток» помогли многим литераторам пройти через горнило учебы, шлифовки своего дара... если он был. Бездарей тогда отсеивали беспощадно. И правильно делали!

Даже зрелый и весьма почитаемый в то время Всеволод Никанорович Иванов основательно натерпелся от своего молодого, но очень дотошного редактора Виктора Шевченко, готовившего к публикации его воспоминания. Мне довелось ознакомиться с этой литературной правкой, и, скажу прямо, зрелище не для слабонервных! Зато Шевченко, наверное, больше других мог рассчитывать на искреннюю симпатию и благодарность пожилого писателя.

Был и другой молодой редактор, Анатолий Ревоненко, который благодаря Всеволоду Никаноровичу не только приобщился к запретной тогда поэзии русского зарубежья, но и начал долгий, трудный и казавшийся несбыточным путь по «собиранию камушков» забытой эмигрантской словесности.

Конечно, были в Хабаровске и редакторы поопытнее, некоторые с учеными степенями и имевшие доступ в архивы, но... была нужна и смелость, упорство в подвижническом деле. А этим как раз и отличались оба упомянутых выше редактора.

Жаль, им не удалось осуществить при жизни многое из задуманного. Но если личный архив Анатолия Ревоненко все же попал в Хабаровский краеведческий музей, и благодаря этим материалам издан весьма содержательный сборник стихов и писем российских поэтов-эмигрантов, живших в Китае, то архив Виктора Шевченко еще ждет своих исследователей...

Мне довелось работать в редакционном кабинете, где прежде корпел над рукописями Виктор Шевченко. И так же, как он, я порой с грустью вглядывался в посмертную гипсовую маску Всеволода Никаноровича Иванова, скрытую от посторонних кумачовым платком. Никакой мистики, а тем паче тяги к собирательству в этом нет, просто один исследователь сменяет другого, и каждый по-доброму вспоминает предшественника, внося свою лепту в познание русского зарубежья...

Владимир ИВАНОВ-АРДАШЕВ, историк
Хабаровск