Тайна Урулгана

Фрагмент повести

Новопятницкое считалось деревней, потом, когда при государе императоре Александре II там построили церковь, оно стало селом. А городом ему не стать бы еще долго, если бы не радения Ефрема Колоколова. Ефрему мечталось стать почетным гражданином. Но стать таковым можно было только в своем городе. Сколько усилий, расходов, времени потребовалось ему, чтобы превратить Новопятницкое в город, немыслимо представить. Указ последовал лишь 7 января 1911 года. Село Новопятницкое Якутской губернии было объявлено городом. Тем же летом Ефрем Колоколов стал в нем первым и единственным почетным гражданином.

К тому времени, когда пароход «Св. Сергий Радонежский» показался из-за Покойного острова и загудел, завидя сбегающий по откосу к Лене Новопятницк, весь город уже собрался на пристани.

Не было только Ефрема Колоколова.

Пароход оживленно шлепал по воде лопастями колес, сворачивая к пристани. Толпа подалась вперед.

Тогда появились первые признаки скорого приезда Ефрема Ионыча. На склоне остановилась телега. Митька Косой стащил с нее холстину, Ахметка с Молчуном поднатужились, свалили через бок тяжеленный рулон ковровой дорожки и принялись катить его под откос по грязи. Ковра точно хватило как раз до пристани.

Когда пароход, снова загудев, начал пыхтеть и приноравливаться к швартовке, сверху пестрой толпой сбежали цыгане. Те самые, которых еще осенью Ефрем сманил из Якутска и которые всю зиму услаждали его слух. А когда магнату было недосуг, подрабатывали в ресторане «Золотой Урулган», который также принадлежал почетному гражданину Колоколову.

Расталкивая горожан и ссыльных, цыгане нагло пробились к самой воде и тут же затянули песню.

Матросы побежали вдоль борта. По пристани, расталкивая любопытных, застучал деревяшкой инвалид Платоныч, поймал конец с петлей, закинул на тумбу и начал закручивать. Быстрое течение разворачивало пароход, капитан Селиванов заорал с мостика, чтобы крепили второй конец. Машина отрабатывала назад, черный дым повалил до самого неба.

Поднялся галдеж, люди на пристани узнавали знакомых, перекликались с ними, громко пели цыгане. За этим шумом был упущен момент появления Ефрема Колоколова, всегда исполненный смысла для горожан и необыкновенный для некоторых из приезжих.

Ефрем Ионыч подъехал к пристани в красном авто марки «Мерседес-бенц», запряженном парой белых коней под синими с золотом попонами.

Пароход окончательно пришвартовался именно в тот момент, когда кучер, привстав на переднем сиденье авто, натянул вожжи и остановил горячих коней. Ахметка и Митька Косой одновременно успели к машине и распахнули ее блестящую дверцу. Почетный гражданин Ефрем Ионыч ступил на ковровую дорожку, и тут же цыгане, завидев его, грянули величальную.

Столь странное и эффектное появление Колоколова объяснялось не сумасшедшими чудачествами, какими общество и молва награждают богатых сибирских золотопромышленников, а двумя ошибками Колоколова. Позапрошлым летом он выписал из Германии авто, полагая поднять тем престиж своего города. Но ошибся. К появлению авто единственную достойную такого названия улицу — Николаевскую не успели замостить, а о прочих дорогах и речи быть не могло. Осмотрев немецкий самоходный экипаж, Колоколов понял, что переоценил его способности и пройдет немало лет, прежде чем он сможет разъезжать на авто по окрестностям. Вторая и тоже понятная ошибка Колоколова таилась в том, что он запас для будущего экипажа несколько бочек хорошего керосина, а обнаружилось, что керосин для авто не годится — нужен бензин, которого даже в Якутске не водилось.

Экипаж оказался удобным и красивым, перепродать его было некому, а держать в сарае до лучших времен неразумно. Так что Колоколов оставил его себе для торжественных конных выездов по Николаевской улице.

Колоколов ступил на ковровую дорожку и пошел к пристани. За ним шел его сын Костя.

Народ на пристани смолк.

Колоколов шел не спеша. Остановился возле городских чинов, что стояли чуть повыше, не смешиваясь с толпой, некоторым пожал руку.

И хоть Ефрем Ионыч был родом из местных старообрядцев, носил бороду, не брезговал появиться на людях в поддевке, внутри он был совсем иным человеком — современным, деловым, грамотным, в меру прижимистым, тихим и вежливым в обращении.

Сына своего Костю, что следовал за ним послушно, он держал в строгости. Отправил его сначала в гимназию в Якутск, затем в Петербургский университет, но через год, узнав, что сын ведет себя скромно, не пожалел денег и послал Костю в Великобританию продолжать образование в Оксфорде. В Оксфорде Костя не преуспел, потому что ему плохо давался английский язык, да и соблазнов было много. Поэтому через два года он был возвращен отцом для помощи в делах, привез много галстуков и шелковых сорочек, а также гонорею, от которой вылечился у ссыльного доктора Шмотоваленко.

Вернувшись в Новопятницк, Костя тосковал по столичной и европейской жизни, втихомолку пил с приказчиками и полагал, что его жизнь погублена, однако не имел силы противиться отцовской воле. Он вел деловую переписку и писал стихи в подражание Надсону, что не вязалось с его могучим обликом, золотыми кудрями и розовым лицом.

Филимонов, будущий городской голова, присоединился к семье Колоколовых, потом за ними увязался пристав. Так они и прошествовали, оживленно беседуя, до самых сходен.

И остановились.

Палубные пассажиры толпились у борта, ожидая, пока сойдут пассажиры каютные.

Первым вышел профессор Мюллер. Федор Францевич был поражен оживлением, царившим на пристани, и счел это знаком уважения к его скромной, но международно известной персоне. Он поклонился толпе, но тут же по пустым, не узнающим взорам господина Колоколова и сопровождавших его персон понял, что торжественная встреча к нему не имеет отношения. Растерянность профессора продолжалась недолго, потому что он услышал справа приветственные возгласы, исходившие от небольшой кучки небогато одетых людей, среди которых, к своему облегчению, узнал своего бывшего студента Андрея Святославовича Нехорошева. Нехорошев кинулся к профессору и нечаянно толкнул Колоколова, который холодно наблюдал за тем, как ссыльные окружили толстого низенького мужчину в котелке и пенсне, отнимают у него саквояж, перехватывают у матроса, шедшего следом, большой и тяжелый ящик.

— Кто такой? — спросил Колоколов у Филимонова. — Почему не знаю?

— Профессор из Петербурга, — сказал за Филимонова пристав.

— Опять бабочек ловить? — ухмыльнулся Колоколов.

Он намекал на позапрошлогоднего профессора, что добирался до Новопятницка в поисках каких-то букашек, чуть не утонул в Лене и был бит по пьяному делу Ахметкой, после чего убрался со своим сачком восвояси.

— Нет, — сказал пристав. — Он едет искать болид.

— Кого? — Колоколов обернулся к сыну.

— Падающую звезду, метеорит, — ответил Колоколов-младший. — Который весной за Урулганом упал.

— Зачем?

— Отец, — сказал с некоторой обидой Костя, — я же в июле просился у вас — пустите меня посмотреть. Могла быть всемирная слава.

— Чепуха! — сказал Колоколов-старший. — Только деньги тратить. Помню, помню, — он предвосхитил возражения сына. — Ты же говорил, что эти... болиды, возможно, бывают из червонного золота. Как же!

— Мы могли прославиться, — упрямо повторил Костя.

— Дурак! — Отец смотрел на пароход, ожидая появления важных гостей. — Я же тунгусам велел посмотреть. Там только тайга паленая, ничего нету.

С парохода сошел торговец Алачачян со своей семьей и миссионер из Камчатского братства, к которому сразу поспешил отец Пантелеймон, извещенный о его приезде. Потом хлынула толпа палубных.

— Эй! — крикнул Колоколов капитану Селиванову, что стоял на крыше парохода у своей рулевой будки. — Селиванов, ты англичан-то не утопил?

— Сейчас придут, — сказал Селиванов. — Куда им деваться, Ефрем Ионыч?

На пристани появились иностранцы, о которых было еще на той неделе сообщено из Якутска телеграфом.

Первым вышел мистер Дуглас Робертсон, который приостановился на палубе, оглядывая толпу, затем последовала Вероника Смит — прелестная грустная девушка с бледным напудренным лицом. Наконец вышли слуги англичан — маленький худой китаец Лю и пышногрудая смуглая Пегги. Лю нес футляр с удочками и зонтом Дугласа, Пегги — две круглые коробки с шляпами мисс Смит.

Цыгане еще громче грянули величальную.

Колоколов подошел к самым сходням и сделал знак сыну.

Костя Колоколов замялся, забыл приготовленные слова, потому что образ англичанки поразил его в самое сердце. Даже в Лондоне ему не приходилось видеть подобной нежной и типично английской красоты.

— Говори! — услышал он рассерженный голос отца.

И, не отрывая взгляда от девушки, Костя Колоколов произнес по-английски приветствие, заученное вчера с помощью Ниночки Черниковой.

— Добро пожаловать в наш отдаленный уголок Российской империи! Разрешите представить вам моего отца, негоцианта, почетного гражданина этого города, который вышел на берег для того, чтобы оказать вам гостеприимство.

— Вы говорите по-английски? — удивилась Вероника. — Это невероятно.

Колоколов-старший потряс ей руку, поздоровался с Дугласом, а затем отступил в сторону, чтобы с англичанами могли поздороваться городские власти.

— Ты переводи, переводи, — сказал он сыну, но тот замолчал. Он договорился с Ниночкой Черниковой, что после первых заученных заранее фраз он уступит ей место. Но Ниночка куда-то, как всегда, запропастилась.

— Минутку, отец, — сказал Костя и кинулся искать в толпе Ниночку. Он отыскал ее среди ссыльных, окруживших профессора, и за руку поволок к англичанам.

Когда они поднимались по откосу, Дуглас смотрел по сторонам, разглядывая цыган и местных зевак, потом поглядел себе под ноги и спросил Колоколова-младшего:

— Здесь принято класть ковры на землю?

— Нет, — сказал Колоколов, глядя на профиль Вероники Смит. — Это для вас.

— Мы тронуты, — сказал Дуглас.

А Вероника увидела авто, запряженное белыми конями, и воскликнула:

— Это удивительнее Великой Китайской стены!

Кир БУЛЫЧЕВ
Печатается по изданию: Булычев К. Тайна Урулгана — М.: «Орбита», 1991