Литературный журнал «На рубеже». 1930-е годы
На фотографии газеты «Правда» 1934 г. представлена группа дальневосточных делегатов первого Всесоюзного съезда писателей во главе с Александром Фадеевым: прозаик И. Шабанов, поэт Эми Сяо, летчик Пивенштейн, писатель П. Кулыгин, поэт Анатолий Гай, прозаик Н. Пысин, поэт Ф. Зуйков. Но почему летчик среди писателей? Б. Пивенштейн — участник челюскинской эпопеи, именно к его экипажу был прикомандирован Петр Кулыгин; для этого ему пришлось экстерном сдать экзамен на моториста. Журналист деятельно участвовал в спасательных работах и успевал передавать репортажи в Хабаровск и в Москву. В этом же году будет издана «Повесть о героях», но она надолго будет закрыта и забыта, ибо даты жизни П. Кулыгина 1906–1938. Так что фотография из «Правды» — это только штрих к портрету эпохи — героической и трагической. А персонажи с фотографии — активные участники журнала «На рубеже». Ведь еще в 1929 г. Максим Горький высказал дальневосточным писателям такое пожелание: «А ваш край подтягивайте к центру хорошими эдакими художественными произведениями...» В 1933 г. из Москвы на Дальний Восток приехали Александр Фадеев и Александр Довженко. Первый — чтобы помочь оформиться местной писательской организации (РАПП была ликвидирована в апреле 1932 г.), второй — чтобы создать художественный фильм о Дальнем Востоке на современном материале. Авторитет А. Фадеева, автора популярного романа «Разгром», был настолько велик, что помог решить вопрос с литературным журналом и помещением для него. Этим помещением стал второй этаж в особняке на Комсомольской улице, раньше там располагалось Общество политкаторжан. Более полувека в том историческом доме сосредоточивалась литературная жизнь, а мемориальная доска увековечила имя основоположника — Александра Александровича Фадеева. (Но где этот дом и где эта доска сейчас?) Итак, журнал был основан А. Фадеевым и оставшимся в тени И. И. Шацким, опытным редактором, приехавшим из Архангельска. Фадеев согласился быть ответственным редактором; однако руководить журналом приходилось ему издалека, из Москвы. В разное время в редакции журнала «На рубеже» состояли разные писатели: В. Афанасьев, М. Алексеев, А. Гай, Е. Горбань, Б. Кисин, П. Кулыгин. И. Шабанов, А. Эстрин и др. Судьба многих неизвестна, или мы знаем о них очень мало. Так, в 1933 г. в журнале написано, что глава местных писателей — О. Эрдберг (кстати, он был делегатом первого писательского съезда), затем мы узнаем, что с 1936 г. М. А. Алексеев — председатель Дальневосточного правления ССП. Кто они, на это ответит лишь архивист-историк. Но перед нами сохранившиеся номера уникального дальневосточного журнала за 30-е годы. И эти тексты передают голоса той поистине утопической эпохи. Вот отклик М. Алексеева на смерть Горького: «Весь ход нашей жизни, весь ход пролетарской революции в нашей стране говорит о том, что недалеко то время, когда грянут раскаты мировой пролетарской революции, когда новые советские социалистические республики будут возникать далеко за пределами нашей родины. И вклад, который сделал великий мастер литературы Максим Горький, приближает к нам это боевое, прекрасное будущее». Здесь же стихи П. Комарова «И кто сказал, что Буревестник умер?» и воспоминания А. Гая о том, как он получил из Сорренто письмо от Горького: «Вы — даровитый человек, и Вам следует отнестись к себе серьезно...»
Кюн-ю лу ллу-алун Хэн даэн Хана дын Чолах... Футуристы напрямую не названы, но ведь стоит вспомнить о том, что в предшествующий период (а именно 1917–1922) их присутствие на Дальнем Востоке было весьма заметным, но позже сошло на нет. Забегая вперед, скажу, что самый яркий дальневосточный поэт 30-х Вячеслав Афанасьев пишет в героико-романтическом ключе и нисколько не похож на «лучшего и талантливейшего». Но вернемся к редакционной статье. Дальше идет комментарий к обсуждению статьи «Правды» в газете «Тихоокеанская звезда»: «Тов. Кулыгин признал... Тов. Титов уклонился от разбора... Тов. Семен Бытовой заявил, что учился у Пастернака и Гумилева. „А чему учился, — Аллах его ведает?“. Тов. Ан. Гай добросовестно разобрал свои формалистические ошибки... Тов. Шабанов назвал своё произведение „Лакировка“ натуралистическим...» Так жили писатели... 17 августа 1936 г. состоялся общегородской митинг писателей и работников искусства по делу «троцкистско-зиновьевского террористического центра», а состоялся он в Хабаровском театре имени Горького (где тот театр?). «Гневом горят наши сердца... Не дремлет наша победоносная партия и детище ее, неусыпный страж революции — НКВД... Клянемся всемерно повышать нашу бдительность... Требуем высшей меры наказания гнусным предателям родины, фашистским наймитам, двурушникам и убийцам из-за угла из троцкистско-зиновьевского центра... Да здравствует большевистская организация Дальнего Востока во главе с одним из лучших учеников и соратников великого Сталина товарищем ЛАВРЕНТЬЕВЫМ!» Тов. Лаврентьев Л. И. успел обратиться к писателям, работникам кино и журналистам по Всесоюзному радио с призывом: покажите, что на Дальнем Востоке, как и во всей стране, жизнь трудящихся радостна и прекрасна. Увы, Лаврентий Иосифович был расстрелян в 1937-м вместе с Г. М. Крутовым и другими «руководителями» вымышленного правотроцкистского центра (Ян Гамарник застрелился сам в мае 1937-го). Но призыв первого секретаря Далькрайкома ВКП(б) был услышан. Так, ленинградская писательница Мария Шкапская прибыла на Дальний Восток, чтобы здесь продолжить серию Горького «История фабрик и заводов». Она участвовала в работе отряда ЭПРОН (экспериментальные подводные работы особого назначения), для чего, надев водолазный костюм, спускалась в морские глубины. Мария Шкапская известна как автор книги рассказов и очерков о ДВ — «Вода и ветер». В 30-е на Дальнем Востоке побывали, написали о нем Бруно Ясенский, Илья Сельвинский, Аркадий Гайдар, Евгений Долматовский, Николай Костарев. Французский писатель Поль Вайян Кутюрье не только побывал, но опубликовал в журнале «На рубеже» «Три китайских новеллы» (1934, книга первая). Дальний Восток притягивает и просто конъюнктурщиков, так как дальневосточная тема становится актуальной. Пишут о партизанах, о пограничниках, о БАМе. В. Эрлих и Н. Береснев прибыли из Ленинграда писать сценарий к фильму «Волочаевские дни». Вольф Эрлих оставил сочинения и в других жанрах, например, в журнале «На рубеже» есть стихотворение «Поклон»: Кораблям большим и скорым
Елпидифор Иннокентьевич Титов (1896–1938) — значительная фигура литературной жизни Хабаровска тех лет. В этих заметках излагается концепция нового журнала. В последние годы, отмечает Титов, изданы новые книги о Дальнем Востоке: «Последний из удэге» А. Фадеева, «Новая Даурия» и «Корень жизни» М. Пришвина, «Великий или Тихий» В. Лидина; но все это издано в Москве, в журналах «Новый мир», «Красная новь». «Мы даже своего, дальневосточного писателя Арсеньева читаем буквально из-под полы, потому что его трудно достать, потому что его издает Москва, не рассчитывая на рынок ДВ», — пишет Титов. Тут появляется арсеньевская тема как предвестник и его, Титова, трагической судьбы. В 1932 г. в газете «Красное знамя» появилась статья «В. К. Арсеньев как выразитель великодержавного шовинизма». Так началась посмертная травля отважного писателя и путешественника; не помогла «охранная грамота» М. Горького. Титов, сподвижник Арсеньева по экспедиции 1925 г. (совместно они написали книгу о народах Дальнего Востока), пытается защитить Арсеньева от обвинений сограждан («Нет пророка в своем отечестве»). Далее идут выразительные строки, которые Титову не простили: «Дальневосточному отряду РАППа, малочисленному, краткосрочному и ничтожному, принадлежит сомнительная честь „угробления“ талантливого писателя»... Конечно, Титов защищает Арсеньева сообразно воззрениям эпохи: да, как ученый, Арсеньев был продуктом буржуазной колонизаторской среды, но как художник он преодолел классовую ограниченность, особенно в книге «В дебрях Уссурийского края»... Ему надо было помочь, а не ополчаться против него, так писал Титов в первом номере «На рубеже». К сожалению, в следующем номере ему придется признать сказанное ранее ошибочным. Титов был человеком многогранно талантливым, он один из первых членов Союза писателей СССР среди дальневосточников и первый ответственный секретарь журнала «На рубеже». В книге А. Сутурина «Дело краевого масштаба» (Хабаровск, 1991) Е. И. Титову посвящена глава «Решительно отвергаю», достоверно излагающая трагическую историю писателя. Нам остается внимательно прочесть его тексты в журнале «На рубеже»: сцены «Конец Серебряных», многочисленные литературные и театральные рецензии. Вот что он писал о стихах Вячеслава Афанасьева (а без них не обходился ни один номер «На рубеже»): «Некоторые из них выдерживают сравнение с лучшими образцами современной русской поэзии. Много ли найдется у нас ямбов, равных по энергии ритма, по точности эпитета, по глубине образа, широте обобщения „Сучану“ Афанасьева? На солнце рыжее урча, Когда вспоминают самого Елпидифора Титова, а публикаций о нем появляется все больше, то цитируют стихотворение «Сын земли», написанное летом 1918 г. в Забайкалье, откуда он родом: Я сын земли, давно забытой Богом,
Судьба «лучшего поэта ДВК» (так его аттестовали в журнале «На рубеже) Вячеслава Николаевича Афанасьева сложилась иначе: он успел издать три поэтических сборника, много печатался в периодике. Поэт погиб в сентябре 1943 г. в бою под Смоленском. Увы, репрессии или война предопределили жизненный путь многих литераторов, в том числе печатавшихся в журнале «На рубеже». Напомним современному читателю биографию тамбовского уроженца Вячеслава Афанасьева. Юноша из сухопутной средней России мечтал о море, и он его увидел во Владивостоке, и не только море, но и Океан. На Дальний Восток он прибыл по комсомольскому призыву и прожил здесь 15 лет. Работал молотобойцем в железнодорожных мастерских, маляром, грузчиком в морском порту; одновременно учился в ДВГУ; был призван в Красную армию. Начал печататься во владивостокской газете «Красное знамя», первый сборник стихов «Восток» выпустил в 1935 г.; книжку высоко оценил А. Фадеев. И сам поэт знал себе цену: «Мы в Москву не ездили за песней, — / Сами в этом деле мастаки». Глядя на амурские берега, поэт увидел и шумную экзотику «стойбищ кочевых народов», и шаги машин, переделывающих лицо края, и психологию старожилов. Поэт прощается с деревянными богами древнего Амура: Безусый сбросил бога с кручи Стихи Вячеслава Афанасьева не забыты и в наши дни, они включены в сборник «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». А совсем недавно в заметках о русских поэтах Александр Кушнер сообщил о том, что стихи Афанасьева привлекли внимание О. Мандельштама: «Простенький, но запоминающийся мотив стихотворения Афанасьева (четырехстопный хорей) оказался для старшего поэта чем-то вроде песни, случайно услышанной и — неотвязной» («Литературная газета», 28 декабря 1999). А речь идет об одном из ранних стихов Афанасьева «Под Тамбовом, под Тамбовом / Протекает речка Цна, / В мост высокий, в мост дубовый / Ударяется волна». Эхо этого стихотворения Афанасьева отразилось в воронежском цикле Мандельштама... Но вернемся в 30-е годы. Конечно, поэзию в журнале представлял не только В. Афанасьев. Анатолий Гай, Семен Бытовой, Евгений Горбань, Валентин Дудоров, Петр Оборонцев, Эми Сяо и, конечно, начинающий Петр Комаров — авторы журнала «На рубеже». Логично, что военно-пограничная тематика как наиболее актуальная находит отражение в таком оперативном жанре, как стихотворение или поэма. У Комарова — «Пограничная ночь», у Оборонцева — «Песнь о стрельбах», у Бытового — «Шлюпочный поход», у Горбаня «Песня о Блюхере», а Гай даже пишет в новом жанре — это поэма-очерк «Боевые подруги». Там есть строки: Не спят артиллеристы и пилоты,
Судя по литературным заметкам Елпидифора Титова из самого первого номера «На рубеже», можно было ожидать в следующих номерах появление большой прозы. Таковая была представлена отрывками из 3-й части «Последнего из удэге» Александра Фадеева, другими, оставшимися безвестными, произведениями. Как ни странно, драматургия как жанр оказалась в 30-е самой актуальной. Наверное, потому что соответствовала партийной догме того времени — теории обострения классовой борьбы по мере приближения победы социализма; ведь любая пьеса построена на конфликте Этот первый номер журнала открывается пьесой в шести главах «Сихоте-Алин» Бориса Кисина. «Сихоте-Алин ждет человека! И человек идет на Сихоте-Алин! — таков пафос пьесы. — И вместе со зверем, с болотами, с непроходимыми чащами отступают перед ним забитость, темнота, дикость, разобщенность, нищета одиноких фанз, отступают паучьи гнезда кулацких хуторян...» В том же 1933 г. театр ОКДВА приступил к работе над пьесой Б. Кисина «Сихотэ-Алинь», слегка уточнив транскрипцию географического названия (режиссер А. Я. Волгин). Драматургические опыты этого автора встречаем во многих номерах. Так, книга 5–6 за 1936 г. представляет комедию в шести картинах «Самое главное» — о судьбе еврейской семьи, которую разбросало по свету, кто уехал в Америку, кто в Аргентину. И вот семья собирается под счастливым небом Биробиджана. Начало комедии — это Белоруссия 1920 г., финал — Дальний Восток, «наши дни», то есть 1936 г. Рувим Абрамович встречает на вокзале своего сына Артура: «Мог ли я думать тогда, что буду встречать сына на своей земле, под нашим небом, и наше солнце, биробиджанское яркое солнце, будет светить для нас? Вот он приедет, я возьму его за руки и поведу по полям, по лесу. Пусть дышит запахами кедра, пусть смотрит с сопок на широкие пади, на ручейки, на земную целину, которая ждет человека, как невеста жениха». В конце концов Артур находит в Биробиджане не только родину, но и семью. Биробиджанская тема занимает важное место в номерах журнала 30-х гг. Достаточно сказать, что в альманахе дебютировал Эммануил Казакевич с очерком «Биробиджанстрой», есть тут и «Песня о Биробиджане». А первая книга 1934 г. открывается романом молодого писателя Г. Добина «Биробиджанцы» (перевод с рукописи на еврейском языке И. И. Шацкого). Насколько можно судить по переводу, роман Г. Добина обладает определенными художественными достоинствами, есть в нем и шолом-алейхемовский юмор. Вот фрагмент про то, как вытаскивали из реки застрявшие бревна: «Бройтман стоял над колодой в воде, как здоровый подмастерье мясника у недорезанной скотины, которая каждую минуту может зареветь и опрокинуть его. Бройтман хотел плотнее уложить бревно, но не мог один повернуть. Его силы ему хватало лишь на то, чтобы не пропустить колоды, которые хотели прошмыгнуть у самого берега, и на то, чтобы чувствовать, что эти два еврея ему совсем не помогают, они только ковыряются — эти бездельники. Но скоро он пожалел о своей мысли. Мота поскользнулся и упал в воду. А когда бледный и вымокший поднялся, он, взбешенный, бросился к колоде, как будто желал сделать кому-то назло, но скоро Мота почувствовал, что силы его оставляют. Всё вокруг — речка, кусты на голубом горизонте — закружилось перед глазами, но он все-таки не отступил, пока не почувствовал, что кто-то его тихо оттолкнул, поставил ногу на его ногу под водой. Берг встал на его место: «Идите, дяденька, отдохните себе...»
Равнодушие, то есть скорее социальная пассивность были объявлены величайшим грехом и подлежали искоренению. Так, рассказ Оскара Эрдберга «Стремительная весна» из первого номера выводит человека, у которого — «любовь без страсти, работа без веры, ненависть без злобы». Как отмечает журнал в редакционной статье, такие типы встречаются в нашей жизни, есть они и среди работников печати, и среди литераторов. Так что в преддверии первого краевого съезда советских писателей Дальнего Востока нужно искоренить равнодушие и серость. Знаменательное событие должно состояться 15 апреля 1934-го, в комиссии по его проведению тт. Г. Петров, И. Шацкий, И. Шабанов, В. Мирин. Во второй книге 1934 г. снова пьеса: Г. Кобец «На заставе», комедия в 5 картинах. Тот же автор опубликует в возобновленном журнале 1939 г. киноповесть «Герои Балтики». Однако наряду с военной тематикой в середине 30-х требовались произведения о перековке преступных элементов на стройках социализма, и такая пьеса появилась в журнале «На рубеже». Это пьеса в 4 действиях, 8 картинах «РАДОСТЬ» Сергея Федотова. На современный взгляд, она выдерживает сравнение и с «Аристократами» Николая Погодина, и с рассказами из книги «Беломорско-Балтийский канал». Здесь речь идет о перековке на БАМлаге, действующих лиц — 31, заключенные представлены кличками: Чиж, Чума, Личность, Лошадь, Хруст, Снайпер и т. д. Начальник КВО (культурно-воспитательного отдела) — Жаров Александр Николаевич. За что оказался в лагере поэт Зефиров, не совсем ясно, скорее всего за то, что писал пессимистические стихи: Я с прекрасным надолго в разлуке, На что Жаров объясняет заключенному поэту: «И песня, и стих — это бомба и знамя». Между ними идет постоянная интеллектуальная дуэль, в которой побеждает начальник КВО. Но и поэт Зефиров не лыком шит: он становится путеармейцем и не хочет уезжать с БАМлага. Между тем автор пьесы показывает, что поэт он талантливый. Еще одно четверостишие: Мне не жалко потерянной родины,
Врубаясь в сопку вековую Читая эту пьесу три четверти века спустя после ее написания, можно убедиться, что запредельный идеализм и почти религиозный пафос воспитателя-проповедника Жарова (Федотова) абсолютно искренний и несет позитивную энергетику, которой было заряжено время. Потому закономерно считать середину 30-х временем расцвета журнала «На рубеже». Другое дело, когда радость объявляется почти в приказном порядке. В 1939 г. Дальгиз выпустил тиражом 2 000 книгу стихов Арона Копштейна «Берег радости» — о Дальнем Востоке. Журнал откликнулся одобрительно: в рецензии на «Берег радости» сказано, что книжка особенно хороша тем, что в ней любовно описана биография товарища Сталина. И в самом деле: В прекрасный день октябрьского парада
Но продолжим обзор драматургии в журнале «На рубеже». Речь пойдет об интересном опыте в чудесном жанре оперетты, точнее, музыкальной пьесы «Ки-сань», авторы — поэт С. Бытовой, композитор Б. Пекарский, драматург В. Вознесенский. Пьеса в постановке Хабаровского театра музкомедии шла в Хабаровске и Владивостоке. В шестой и седьмой книгах за 1935 г. журнал широко освещал постановку, приглашал высказаться; были также опубликованы стихи из пьесы. Режиссер М. Нильский так и назвал статью — «Наша первая победа». Это культурный праздник нашего города, такое было единодушное признание. Остается из сегодняшнего дня пожалеть, что не осталось видеозаписи... Но кое-что о сюжете этого занятного спектакля можно рассказать. Ки-Сань — это девушка, проданная в китайский домик в качестве проститутки-танцовщицы. Согласно нелепым обычаям старины бедному корейскому крестьянину в дни арендной платы ничего не остается, как продать свою дочь. А каково живется девушкам в этих чайных домиках, где им приходится развлекать японских офицеров (Корея в те времена была по существу колонией Японии)? Так что пьеса «Ки-Сань» имеет определенную социально-политическую подоплеку и даже полемизирует со старой классической опереттой «Гейша». Девушку разлучают с возлюбленным — рыбаком, но в конце концов, после ряда перипетий молодые люди находят друг друга. Тут присутствует и мотив международной солидарности, и неприятие паназиатских устремлений Японии. Конечно, счастливый конец предопределен законами жанра: если в 1-м акте рыбак Тен-Ю-Чен только мечтает о советском Посьете, то в 3-м акте он уже там. Журнал в 30-е годы был по-настоящему интернациональным: не только коренные народы Дальнего Востока, но Китай, Корея, Япония представлены писательскими именами и различными материалами о них. Звучит антифашистская тема в поэме А. Кушнирова «Приговор приведен в исполнение» (перевод с еврейского Г. Фрид). Действие этой пьесы в стихах происходит в Австрии 1934 г. Герой, коммунист Матиш приговорен, но он бросает вызов своим палачам: Боролся я в условиях суровых
Трагедия написана в стихах. В этой сцене Лазо обходит раненых: «он хромает, ноги его обвязаны тряпками; на лице — повязка, за плечами — винтовка стволом вниз. Раненый: Бросай меня, начальник, не скупись. Претендентов на пьесу о Сергее Лазо было немало. Елпидифор Титов вместе со своим другом Петром Кулыгиным тоже начали совместную работу, которую закончили в 1936 г. Как писал Титов в своих показаниях, пьеса была принята к постановке Центральным Домом Красной Армии в Москве. Из личного дела Титова можно также узнать о документах — доносах, сыгравших роковую роль в его судьбе. И среди них длинное письмо Семена Бытового, представляющее собой целый набор компромата на Титова. Приведем лишь фрагмент: «Будучи в Москве, Титов просил руководство театра ЦЦК послать свою пьесу „Сергей Лазо“ врагу народа Гамарнику под тем видом, что якобы Гамарник „бывший дальневосточник“ и знает хорошо тему»... Такой была драматургия жизни и литературы. Душою отдохнуть от борьбы с «врагами народа» позволяет проза известного рыбовода и писателя Трофима Михайловича Борисова (1882–1941), а ее немало в журнале. В первой книге 1936 г. есть очерк «По широким плесам», в котором и стиль, и общечеловеческие ценности — все на месте, это можно увидеть и в маленьком отрывке, рассказывающем о знаменитых петроглифах: «Около Сикачи-Аляна находятся „писаные камни“. Видеть их можно не всегда: они расположены недалеко от среднего уровня реки и в паводок скрываются под водой. Эти камни сфотографированы были и описаны путешественником Лауфером... Какой-то древний народ оставил на них после себя устоявшую еще против действия воды и времени клинопись. Немного черточек, неясные очертания загадочных фигур, чуть уловимый намек на бытовую сцену, — все это при поверхностном взгляде на камни можно принять за обыкновенные царапины и трещины. Между тем этот неясный памятник отдаленного прошлого волнует больше, чем четко выведенные на веленевой бумаге глубокомысленные изречения философов...»
Итак, журнал «На рубеже» попал в мясорубку «большого террора», как назвал Р. Конквест период 1937–1938 гг. В те годы массовые репрессии казались внешне хаотичными, но, как выяснилось значительно позднее, это была серия централизованных карательных операций против различных категорий населения, представлявшихся руководству страны во главе с товарищем Сталиным реальными или потенциальными врагами режима. «Лимиты» на аресты и расстрелы давались свыше, находились «ударники» и перевыполняли «лимиты». Писателям досталось не меньше, чем кулакам. Им было очень трудно еще и потому, что, находясь внутри эпохи, они не могли понять эту эпоху так, как понимаем мы ее сейчас. Хотя сказать с уверенностью, что понимаем, нельзя — уж очень эта эпоха кажется иррациональной. В этих заметках хотелось показать, как живя в черно-белом мире, люди работали с художественным словом и в каких жанрах. В нескольких книгах 1939 г. появляются новые писательские имена, которые и составят плеяду следующего поколения. Это Рустам Агишев, Андрей Ивенский, Иван Машуков, Дмитрий Нагишкин, Николай Рогаль, Юлия Шестакова и, конечно, Петр Комаров. Валентина КАТЕРИНИЧ |
|||
|
|