Дар

Маленькая девочка разглаживала речной песок и тонким прутиком рисовала смешных человечков. Это были первые полотна Елены Александровны Киле. Сегодня она член Союза художников России, ее работы выставлялись в Италии, Канаде, Америке, Голландии, Франции, Японии. Впрочем, регалии не имеют особого значения для Елены Александровны. Она убеждена: прежде всего человек должен оставаться человеком.

Оглядываясь назад, жизнь воспринимается лентой кинохроники. Иногда память словно дает команду — стоп-кадр! И тогда полузабытые эпизоды обретают краски, и ты заново проживаешь их.

В интернат села Найхин, где какое-то время училась Елена Киле, приехали хабаровские музыканты с композитором Николаем Менцером. Прослушивали детей, и голос девочки им так понравился, что Менцер решил поучаствовать в ее судьбе и помочь ей поступить в училище искусств вне конкурса. Он просто взял за руку девчонку в зеленом ситцевом сарафанчике и повез в Хабаровск. Семья жила бедно, поездка в краевой центр считалась роскошью, но известный композитор совершенно бескорыстно взял все расходы на себя. Условились, что после восьмого класса Лена приедет в город и вольется в ряды студентов вокального отделения. Целый год девочка терзалась сомнениями и все-таки поняла, что больше всего на свете хочет рисовать.

Это, конечно, был смелый шаг — отправить свои работы на конкурс в Суриковское училище в Москву. Риск оправдал себя: Лена успешно прошла первый этап и получила приглашение принять участие во втором туре. Но как добраться до столицы, если отец зарабатывал совсем ничего? Оставался лишь один путь — в Хабаровск, на художественно-графический факультет педагогического института.

Вступительные экзамены. Строгая комиссия проводит собеседование, а под дверями аудитории в напряжении томится добрая сотня абитуриентов. Девушка робко входит в кабинет, пытаясь побороть волнение. За столом сидят мэтры — Вольгушев, Фентисов, Семенюк. Один из них спрашивает Лену: «Почему решила поступать в пединститут? Неужели действительно мечтаешь стать учителем?» Она подумала: может, соврать, сказать, что профессия педагога — ее давняя мечта... Нет, не такой Лена человек. Рискнула и выпалила: «Никогда не мечтала стать учителем, а на худграф поступаю для того, чтобы учиться у настоящих мастеров». Пауза. А потом один из преподавателей вышел, но через минуту вернулся, держа в руках набор превосходной ленинградской акварели. Протянул эти дары Лене и коротко сказал: «За честность!»

Студенчество, конечно, светлая пора. Елена Киле была счастлива: наконец-то получила возможность учиться у настоящих профессионалов. Но была и другая школа жизни.

Эти стоп-кадры памяти и сегодня незаживающая рана. Денег не хватало катастрофически. На еду, на краски. В то время студентам запрещали подрабатывать, неповиновение каралось строго. Да, это было в ее жизни — Елена Александровна умирала от голода. Она не могла побороть собственную гордость и попросить. На занятиях по живописи она частенько получала полярные оценки: «отлично» за рисунок и «плохо» за его цветовое решение. Но причина-то банальная. «Теплые» тона красок, как правило, у художников заканчиваются быстрее. Денег, чтобы докупить их, не было, вот и рисовала Елена Киле «холодными», схватывая «неуды». Став постарше, Елена все же нарушила запрет — устроилась уборщицей в кинотеатр «Гигант». Она до сих пор помнит дощатые полы, которые приходилось мыть, стирая руки до крови, загоняя занозы.

После института Елена Александровна уехала по распределению в Приморье. И вроде бы все ничего, но там она поняла, что без Амура не может жить, дышать. Все бросила и вернулась в родную Даду. Дальше стоп-кадры не слишком радостны. Сложности с устройством на работу, непонимание, незаслуженные обиды. А спустя несколько лет, когда она уже учительствовала в сельской школе, Елену Киле пригласили в Хабаровский государственный педагогический университет. Преподавала историю искусств, рисунок, композицию, орнаментику, плетение из лозы. Да и сама все время училась, изучала мифологию, быт своего народа, и все ей казалось мало.

Терпение — из него многое складывается. Миниатюрным резцом (называется он «цуруэн») художница Елена Киле вырезает из бумаги орнаменты. Работа кропотливая, трудная. К примеру, на создание «Древа жизни» ушло восемь месяцев.

В ее декоративных панно звучат мелодии родного Приамурья, сказания и легенды. А еще — мечты. Графика Елены Александровны — яркая, озорная. Это словно картинки из жизни, подсмотренные художницей и облаченные в веселые и добрые образы. Елена Александровна вывела для себя что-то вроде формулы: чем больше трудностей выпадает на долю человека, тем он мудрее. Главное, не терять чувства юмора. «Этим и живу», — говорит она.

И все же судьба этой женщины, сложная, даже запутанная, отмечена чем-то свыше. Елена Киле обладает особым даром, она иначе смотрит на мир. Род Елены Александровны был непростым. Отец пел и танцевал в Дальневосточном краснознаменном ансамбле, играл на балалайке. Маме, от природы наделенной красивым голосом, еще до рождения Елены предлагали учиться в консерватории. Но самую большую роль в жизни художницы сыграла Дарья Гейкер, бабушка Дарья, мать отца. Она была удивительной мастерицей, сама сочиняла узоры, которыми потом пользовались многие амурские вышивальщицы. Работы самобытной художницы выставлялись когда-то в Историческом музее, путешествовали за рубеж. Как говорит Елена Киле, бабушка всегда была для нее образцом воспитания в искусстве, она открывала для девочки красоту. А та, затаив дыхание, следила, как бабушка Дарья ногтем выводит на бересте потрясающие узоры. Ей казалось, что рождаются они по какому-то необъяснимому волшебству. Елена Александровна вспоминает, что Дарья Гейкер все время жалела о том, что не было у нее когда-то возможности выучиться. «Я завидовала ее таланту, а она — моему времени...» Стоп-кадр. Немного грустный, но такой светлый, чистый.

Елена ГЛЕБОВА,
журналист